Бабы-покупательницы хитро переглядывались, потихоньку чесали языки. Дескать, не иначе Машке брюхо надуло каким-нибудь ветром. Ведь безмужняя молодка, откуда ей рожать?
Толстый владелец лавки, вдовец, хитро ухмылялся в густую бороду. Уж он-то отлично знал, кто произвел на свет девчонку. Год тому назад забрался в каморку, в которой спала продавщица, и навалился на сонную девку. Та сопротивлялась недолго, под грубыми мужскими ласками расслабилась и раздвинула крепко сжатые коленки. На третюю ночь Терещенко снова появился в каморке. Потом постельные утехи стали повторяться систематически. Будто продавщица превратилась в законную супругу, выполняющую извечную женскую обязанность.
Через девять месяцев она разродилась...
-- Кого в отцы писать, беспутная? - хмуро осведомился батюшка, выполнив обряд крещения. - Не на Святого же Петра грешить?
-- Конечное дело не на святого, - согласилась молодуха. - А вот кто меня обрюхател сама не ведаю... Кто знает? - поглядела на иконостас молодая мамаша. Будто в ее беременности, действительно, повинен кто-нибудь из чудотворцеы. - Деревенские мужики все время облизываются, вдруг от этого облизывания и грех произошел, - подумала и вдруг выпалила. - Пиши мово хозяина, Ивана. Вдруг от него понесла.
Дьячок прыснул в кулак, батюшка осуждающе покачал лохматой головой.
-- Не в меру ты, прости Господи, бойкая. Но так и быть, запишем твою дочь Ивановной. Авось, Терещенко не особо осерчает.
-- Вообче не осерчает, - заверила продавщица, кривя искусанные до
крови губы. - Церковь одарит чем-нибудь.
Младенца нарекли Клавдией.
Хозяин выждал неделю - надо же дать работнице оклематься от родов! потом снова попытался восстановить прежние отношения. Не получилось - дверь каморки заперта на прочный засов.
-- Ты что ж это, паскуда, позволяешь? - гулко прорычал раздосадованный любовник. - Отвори!
-- Не отворю, Иван Михалыч, - твердо ответила женщина. - Обвечаемся тады хоть ложкой хлебай, а без венца больше не получится!
Обложив самовольницу крепким матом, хозяин поплелся в свою спаленку. Целую неделю с нетерпением ожидал капитуляции продавщицы. По ночам не спал, извертелся на мокрых от пота простынях. В конце концов, не выдержал, сдался.
После венчания и пьяной свадьбы Мария перебралась в спальню законного мужа.
Будущий военфельдшер стрелкового батальона, она же незаконная, походно-полевая жена командира, получила фамилию Терещенко...
* * *
Дружная ребячья компания об"единяла такие разные характеры и привычки, что впору поудивляться. Семка Видов - прирожденный вожак, сильная натура, не терпит возражений либо отказов. Прошка Сидякин - хитрый, изворотливый и на редкость завистливый. Между ними - миролюбивая, покладистая Клавка, которая смягчала суровость Видова и скрывала зависить Сидякина.
Прохор завидовал буквально всем, кто его окружал. Отцу, который, несмотря на непоказную доброту, был полновластным хозяинов в доме. Старшему брату, обычно сидящему за столом по правую руку от главы семьи. Младшей сестренке за лишние куски, подбрасываемые ей матерью. Даже дворовому псу Полкану, когда тому бросали кость с кусками мяса, и то завидовал.
А уж о друзьях и говорить нечего. Им сын скотника завидовал самой черной завистью. До колотья в боках, до высохшей слюны.
Если Видов выуживал из Ушицы на рыбешку больше, чем удавалось Сидякину, у Прошки темнело в глазах и сжимались кулаки. На прямое противостояние с учительским сыном он не решался, тот, не задумываясь, мог врезать между глаз, поэтому приходилось маскировать ненависть сладкой улыбкой.
Когда Клавка приносила друзьям горстку украденных в лавке леденцов - у Сидякина от зависти темнело в глазах. Подумать только, у него дома пьют
чай вприглядку с сахаром, а у лавочника - полные мешки и банки разных
сладостей!
Постепенно Прошка научился скрывать одолевающие его чувства. Ласково улыбался, понимающе щурился. Дескать, радуюсь за вас, друзьяки, дай вам Бог завсегда быть богатыми и веселыми. Оставаясь же в одиночестве ссучил кулаки, исходил злыми слезами.
Но по своему был привязан к друзьям. Негодовал, завидовал и... любил.
Вот и сейчас он не особенно торопился на встречу с ними. Пусть позлятся, поймут, что униженный образованием Семки и достатками дочки владельца сельской лавки сын скотника тоже чего-нибудь стоит. Покачивая лежащими на плече удочками, Прошка вышел за околицу деревни и направился к условленному месту - зарослям приречного кустарника.
-- Долгонько собирался, пустомеля, - недовольно пробурчал Видов, когда опоздавший третий член ребячьего содружества уселся рядом с ним на сваленное ветром подгнившее дерево. - С маманей обнимался-целовался или подходящих штанов не мог найти?
Вопрос припахивал издевкой, но Сидяков не стал оправдываться или возмущаться - ответил обычной своей улыбкой. Дескать, какая разница воспитывала сына мать или он задержался, копая в огороде червей? Главное пришел.