Запредельная жизнь

— Я советую стаканчик от горчицы. Рюмка на ножке не такая устойчивая. И может разбиться при резком вираже. Но иди — мама ждет тебя обедать.

Он берет с этажерки стаканчик, на котором нарисованы утенок Дональд и его друзья с удочками, вытряхивает из него окурки, вытирает и протягивает Люсьену.

— Расскажешь потом, — вздыхает он и снова принимается за проволоку.

Люсьен обещает, благодарит и выбегает во двор. Я устремился было за ним, но придержало какое-то новое чувство. Страх. Люсьен, упоенный, с улыбкой до ушей, прижимает к себе портфель, куда бережно поместил стаканчик и сложенную вдвое расчерченную карту. Альфонс забыл нанести букву W — постараюсь обойтись без нее.

На кухне, как всегда, для Люсьена был приготовлен обеденный прибор, салфетка и таблетка глюконата. Но его ждали также целых два сюрприза: у плиты стояла Одиль, а за столом сидел со стаканом томатного сока Гийом Пейроль.

— Мама ушла в бассейн, — торжествующе доложила, смакуя каждое слово, Одиль.

Люсьен поставил портфель на пол и удивленно переспросил:

— В бассейн?

— Да. Она пошла плавать. — Одиль подкрепила слова гребком по воздуху, с удовольствием призывая постороннего человека в свидетели недостойного поведения вдовы.

— Мама вольна делать что хочет, — одернул ее Люсьен. — Что сегодня на обед?

— Я поджарила тебе гольца, — с важностью ответила кассирша. — Ты знаком с месье Пейролем из полиции? Он хочет с тобой поговорить. Это Люсьен, мой крестник.

Крестник заглянул в сковородку, где шипела в разогретом масле длинная, тонкая, страшно костлявая рыбина, гордость нашего озера.

— Какая гадость, — сморщился Люсьен. — Я хочу рыбных палочек.

— Рыбных палочек! — вздохнула Одиль, ища сочувствия у гостя. — Они все на этом помешались. Думают, что все эти мороженые штучки так и ловятся в сети. Ты будешь есть то, что дают, и никаких разговоров.

— Я здесь дома, а ты на службе, — отчеканил Люсьен и, повернувшись к ней спиной, обратился к гостю: — Вы меня ждете?

— Здравствуй, Люсьен. Меня зовут Гийом, мы виделись вчера на кладбище… Я хотел купить картину твоего отца, и твоя мама сказала, что я могу посмотреть их у тебя.

Мальчуган смотрит на неожиданного клиента круглыми глазами. Настроение у него сразу исправляется, и, чувствуя себя важной персоной, он пожимает гостю руку.

— Вы обедали? У нас сегодня рыба.

— Благодарю за любезность, — стараясь быть серьезным, ответил Гийом.

— Обычно бывает что-нибудь получше, но сегодня у нашей служанки выходной. Пойдемте пока посмотрим.

И они выходят из комнаты, предоставив Одили срывать злобу на гольце, которого она свирепо переворачивает вилкой.

— Вы что, тоже художник? — спросил Люсьен на лестнице.

— Нет, но я люблю искусство.

— Почему же вы пошли в полицию?

— Я просто прохожу службу. А вообще-то я учусь на филфаке, готовлю диплом. Правда, не очень тороплюсь. Больше всего я люблю писать книги.

Люсьен церемонно распахивает дверь своей комнаты, и нам всем троим открываются увешанные картинами стены. Но, как ни старался Альфонс размещать их вплотную, рама к раме, в одном месте остался свободный квадрат, а самую большую картину пришлось поставить на пол около кровати. Это вечер во время сбора винограда. Гулянье при свете фонариков. На первом плане молодой парень с недовольной рожей. Та еще мазня.

Гийом Пейроль расхаживает, как в музее, задрав голову и заложив руки за спину. Ни за что не поверю, что ему нравится. Поданное таким образом, мое творческое наследие напоминает винегрет. Гийом нечаянно задевает ногой игрушечную «феррари», спотыкается и еле удерживает равновесие. Люсьен ловит и прижимает машинку к полу ботинком. Я с благодарностью замечаю, что он забрал из моей комнаты все машинки, которые я когда-то дарил ему на дни рождения и которые он выселил, когда подрос.

— Готово! — кричит из кухни Одиль.

Гийом возвращается к картине, прислоненной к кровати:

— Мне нравится вот эта.

— Это кутеж виноградарей в Кларафоне, — объясняет Люсьен, ошарашивая меня своей осведомленностью.

— Кутеж?

— Ну да, деревенский праздник. Так у нас говорят. Вы откуда?

— Из Парижа.

— Я был на Эйфелевой башне.

— Я тоже. А ты не пробовал плевать оттуда, с высоты, жевательной резинкой?

— Нет. — Люсьен удивлен.

— Это очень забавно. Потом спускаешься и ищешь ее внизу. Выигрывает тот, кто первым отыщет свою.

— А как узнать, что это твоя?

— Прежде чем выплевывать, конечно, прилепляешь бумажку.

— И ты когда-нибудь выигрывал?

— Ни разу. Дурацкая, вообще говоря, игра.

— Подгорает! — кричит Одиль.

— Тебя научил твой отец?

— Нет. Мой отец — человек серьезный. Дурак, но очень серьезный.

Запах горелого не дает укрепиться зародившейся мужской дружбе. Гийом указывает на разобиженного деревенского парня посреди гулянки и спрашивает цену.

— Триста франков, — от фонаря отвечает Люсьен. — Но тебе я уступлю за двести.

— Идет, — Гийом вынимает из кармана початую пачку «Голуаз» и вытаскивает из нее несколько свернутых в рулончик купюр — я тоже так делал в армии. Вообще при нем я словно молодею. Вижу свою копию.

— У тебя есть дети? — спрашивает Люсьен. Мне бы тоже хотелось это знать.

— Нет.