Запредельность

Вместо эпилога

Около семи вечера автобус с группой гимнасток двинулся от замка Ангальд в сторону дома.

Каникулы закончились. Впереди маячили новые выступления и, возможно, новые замки. Но для кого-то Ангальд был один. И эти три девушки сейчас молчали, прижавшись лбами к холодному стеклу.

Адриана думала о том, что даже если она накопит денег, чтобы приехать сюда вновь, ей все равно уже будет восемнадцать. Тик-так. А еще о том, с кем же танцевали Катерина и Дашенька. С Драгу или с кем-то из его братьев? Хотя какое это сейчас имело значение…

«Вот так и становишься взрослой, – внезапно поняла она. – Не тогда, когда тебе исполняется определенное количество лет, а тогда, когда где-то внутри появляется грустинка, и ты знаешь, что теперь она будет с тобой всегда. Или до смерти, или до старческого маразма. А пока нет грустинки, ты еще ребенок…»

Илона весело трещала, пытаясь показать ей свежие фотографии. Но Адриане просто хотелось смотреть в окно – наблюдать, как уменьшается Ангальд.

«Прощай, добрый великан».

«Прощай. И прости, если что».

«А я не жалею. Мне нравится то, что есть. Теперь я тоже часть тебя, слышишь? Как пани Наталья. Как некоторые из нас. И я не хочу забывать».

«Тогда возвращайся. Я буду жда…»

Ангальд, превратившись в серую точку, совсем скрылся за деревьями. Впереди опять были сутки пути, а там – целая жизнь, и каждый сам разберется, что с ней делать.

На первой же стоянке к Адриане подошел водитель, маленький старичок с лукавым взглядом из-под огромных роговых очков.

– Девушка… вы ведь Вишневская? Не хотел подходить к вам на глазах у тренера, вдруг он у вас строгий. Ваш поклонник попросил кое-что вам передать.

– Поклонник? Какой еще поклонник? – удивилась Адриана.

– Ну парень такой, темноволосый, в плаще. Расспрашивал меня, куда вы едете. А потом попросил передать, что будет ждать вас в вашем городе. Если захотите. И еще вот это.

Водитель протянул девушке какой-то сверток.

– Я пойду в автобус, – дрожащим голосом сказала Адриана.

Там, свернувшись калачиком на своем сиденье, она тихонько развернула шарф в мелкую клетку. Внутри лежал серебряный кулон с двумя вишнями из темно-красного граната.

КАЧЕЛИ

– Нет, спасибо, – сказала Дора Дейна. – Большое спасибо за заботу, но я чувствую себя прекрасно, и справлюсь со всем сама.

Она механически повторила это еще раз, когда уже повесила телефонную трубку. Все были так внимательны к ней. Покрывали ее толстым слоем глазурной, сахарной доброты, словно Дора была пирогом с подгорелым верхом. А ведь она почти не пострадала в той аварии. Ну, разве что голова – подумаешь, голова.

Не включая свет, почти на ощупь, женщина пошла на кухню варить кофе. Пальцы помнили почти все, но глаза многого не понимали. В первый же вечер после больницы она безошибочно определила, в каком ящичке лежит затертая джезва, где хранятся любимые пряности. Дора нашла чашку, из которой всегда пила, вновь завела остановившиеся часы. И при этом в молчаливых комнатах она никак не могла отыскать одного – себя. Себя прежнюю, ту мозаику из мыслей и чувств, к которой теперь следовало бы прикрепить табличку «до».

Жадными глотками выпив кофе, Дора поставила чашку на блюдце вверх дном (наверное, она делала так всегда) и принялась рассматривать свое отражение в настольном зеркале.

– Ну, что мы имеем? Там, под оболочкой?

Оболочка не давала подсказки. Сорок лет, вертикальная морщина на лбу, губы тонкие, довольно красивой формы. На скуле едва заметный шрам. Ладно, теперь перейдем к глазам. Они цвета бутылочного стекла, каково сквозь них смотреть на солнце? Пока не ясно, ведь с первого дня после выписки – непрерывные дожди.

Внезапно Дора придвинула зеркало к самому лицу. Она поняла кое-что, словно прочитала по буквам. В ее глазах не было одиночества. Не было клейма ничейного бродяги, которое кто-то носит обреченно, а кто-то – с гордостью. И тем не менее комнаты зияли пустотой.

Вновь доверившись памяти пальцев, Дора набрала номер старой школьной подруги.

– Снежана, скажи… до этого случая… кем я была, чем занималась?

На той стороне провода тактично воздержались от сочувствия вроде «Бедняжка, так ты не помнишь?».

– Ну, ты фотографировала и немного рисовала.

– Что?

– В смысле – что?

– Что я фотографировала? Я ведь уже не в том возрасте, чтобы без разбору снимать котят или цветы на лужайке. Наверняка у меня было какое-то видение, какая-то цель. Какая?

– Даже не знаю, – протянула подруга. – Ты не любила рассказывать. Говорила: вот будет выставка – сама поймешь. Ты готовила выставку к осени.

Дора немного помедлила, потом спросила:

– Послушай, у меня есть кто-нибудь?

– Мужчина? – уточнила Снежана.

– Да хоть собака.

– Я не могу сказать точно, но думаю, что нет. После смерти своего итальянца ты как-то не заводила отношения. Ты ведь помнишь его?