Запредельный накал страсти

— Держу пари, ты похож на деда. — Она не видела его, так как смотрела сквозь тьму и едва могла разглядеть его силуэт на фоне темного покрывала. — Имею в виду, на него в молодости.

— Я догадываюсь, почему она разрешила мне увезти картину. Мой дед… — Внезапно к горлу Алекса подступил комок. — Художник…

— Бартоло… он очень любил ее. Я знаю. Это видно. Его убило расставание с ней.

— Не совсем. Он до сих пор живее всех живых. Наверное, он думает, что, если увидит все артефакты, прежняя сила вернется к нему.

— Он нуждается не в самих вещах. Наверное, ему важны именно воспоминания о прошлом, счастливые воспоминания, — задумчиво сказала она.

— Ты права. — Алекс протянул к ней руку и стал медленно рисовать кончиками пальцев на ее щеке.

Она закрыла глаза и пыталась бороться со слезами, которые готовы были пролиться.

— Это трагедия, Алекс. Просто представь, как сильно они любили друг друга все эти годы…

Габриэлла увидела вдруг перед собой всю свою жизнь. Безрадостную и одинокую. Она поняла, что никогда не смогла бы выйти замуж за человека, который не разжигает в ней страсть. И ей совершенно не важно было бы социальное положение будущего мужа или его любовь к искусству и книгам.

Для нее существует только Алекс. Теперь она поняла это отчетливо.

Она вспомнила, как ее бабушка говорила о Джованни, — Габриэлла была уверена, что Джованни и Бартоло были одним и тем же лицом, — о том, что независимо от перенесенных страданий она никогда не сожалела о времени, проведенном вместе, и воспоминания заставляют ее трепетать. Но Габриэлла не знала, достаточно ли у нее сил, чтобы испытать тот же опыт, что когда‑то испытала ее бабушка, — опыт любовных потерь и разочарований.

Она всю жизнь избегала трагедий и страданий. И в этом заключался ее эгоизм. Ее родители тоже были эгоистами, хотя, наверное, они по‑своему любили ее.

Вдруг она все поняла о них. Конечно, было время, когда мать целовала ее на ночь, перед тем как уйти на вечеринку, но этот жест был пустым. И теперь, когда Габриэлла была взрослой, ее родители никогда не говорили с ней по душам. Минуты общения с ними не казались ей теперь мгновениями счастья.

Алекс тоже был эгоистом — так думал он сам и таким пытался показаться всем остальным.

Но… он был интересен ей. Она хотела обнять его. Хотела дотянуться до той глубины, где билось его сердце. Хотела согреть его изнутри, дать необходимое тепло и уверенность в том, что его любят, что он нужен.

В конечном счете она просто хотела получить все то, что он обещал ей в библиотеке.

Она потянулась к нему, проводя рукой по его щеке.

— Габриэлла, — предупредительно прорычал он.

Она не слушала его.

Она наклонилась вперед, целуя его требовательно и настойчиво.

Она понимала, что, наверное, делает все не очень умело и что Алекс разгадает ее неопытность, но сейчас ей было все равно. Поэтому, когда прошлась языком по его губам, она просто скопировала его действия. Но если он это понял, то не подал виду. Он все еще был неподвижен под ее прикосновениями. Но и не отталкивал ее.

Они отстранились друг от друга, ее рука все еще лежала на его щеке. Прерывистое дыхание заполняло пространство между ними.

— Габриэлла, — повторил Алекс. — Ты не представляешь, чего просишь. Понятия не имеешь, что делаешь.

Она нежно прижалась к нему лбом.

— Я хочу заняться любовью. Я знаю, что это, Алекс. Секс. Я никогда не хотела близости раньше.

— Я не могу ничего тебе предложить. Я не могу давать обещаний, так как могу их лишь нарушать.

— Мы не знаем ничего, кроме того, что происходит прямо сейчас. Я видела лицо моей бабушки. Я знаю, что она о многом сожалеет. Но я не думаю, что она пожалела о связи с Бартоло. — Габриэлла знала, что эти слова были равносильны признанию в любви.

— Я худший из грешников. Я обрек сводного брата на жизнь вне семьи. Я стоял на его пути.

Заставил его почувствовать, что он никогда не будет нам близок. Он сказал мне это сегодня вечером. Этот грех на мне, Габриэлла.

— Алекс…

— Во мне кровь моего отца. Я много работал, чтобы преодолеть эгоизм. Верь мне, когда я говорю, что не буду жалеть о сегодняшней ночи. Мое благородство лишь маска. Но ты, Габриэлла, ты обязательно пожалеешь о нашей связи.

— Может быть. Завтра. Но не сейчас. Единственное, что у нас есть сейчас, — это ночь.

Дикий звук вырвался из груди Алекса, и он оказался над ней, а его руки — по обе стороны от ее плеч.

Она положила свою ногу на него сверху, чтобы удержать его, хотя вряд ли ей это бы удалось. Все равно, он должен был знать, что она хотела его. Отчаянно.

— Алекс, — сказала она, его имя прозвучало как молитва. Она захватила его лицо руками, глядя на него, пытаясь увидеть, что он думает, даже сквозь тьму. — Разве ты не знаешь, как сильно я тебя хочу?

Он напрягся, слегка отстраняясь от нее. Ее сердце бешено стучало.

— Алекс, — произнесла она снова, готовая умолять. Если понадобится.

Он включил свет.

— Если я буду грешить, то собираюсь делать это с открытыми глазами, — сказал он. — Если я собираюсь заняться любовью, то хочу смотреть на тебя.

Она облегченно вздохнула, ее руки скользнули по его шее.

— Я рада.