Запрещаю тебе… меня любить!

Общение с издевками было привычным, никто из нас на это не обижался, мы подшучивали друг над другом постоянно. Окинув взором довольно большой зал, я высмотрел свободный столик в углу и двинулся к нему, держа поднос одной рукой. Неожиданно ощутил легкий удар в спину.

– Снова ты, малая? – развернулся, угадывая утреннюю Дюймовочку. – Что же ты такая неуклюжая?! Всегда такая или только мне везет?

В руках у малой был поднос, с которого капал чай, она растерянно смотрела на свой намокший круассан, обиженно кривя пухлые губки. Стало жаль малышку.

– Не вздумай реветь! – строго предупредил, отбирая её поднос. – Стой здесь и жди меня!

Впихнул ей в руки свою еду и ушел к столу для грязной посуды, когда вернулся назад, девчонки на месте не было. Вот же непослушная малявка! Ведь велел ждать меня! Покрутив головой, заметил девчонку, та двигалась в сторону, где обычно перекусывали педагоги. Во дает! Новенькая, что ли?

– Стой, малая! – крикнул вдогонку, она даже не повернулась. В два шага догнал и потянул за собой активно сопротивляющееся тельце.

– Что вы себе позволяете? – возмущенно пищала Дюймовочка, отбиваясь от меня.

Она старалась вырваться, но куда там? Я, конечно, не тяжеловес, как Вован, но хватка то железная. С кем, с кем, а с этой тростиночкой справиться легко смогу!

– Да, угомонись ты, мелочь! – рявкнул и девчонка испуганно замерла, прекратив сопротивление.

Привел малышку к столику, где уже вольготно расположился Вован, усадил напротив друга.

– Жуй, а то до вечера останешься голодной! – придвинул ближе свой кофе и сэндвич.

– А как же вы? – робко спросила Дюймовочка.

Я кивнул на поднос, стоявший перед Вовкой:

– Не переживай, малявка, дядя добрый, он поделиться со мной!

– Спасибо, – вежливо поблагодарила девчушка, беря в руки моё угощение.

– Ты новенькая? – поинтересовался я.

Дюймовочка кивнула, очень аккуратно надкусывая сэндвич.

– Первокурсница?

Малышка оторвалась от кофе и посмотрела на меня:

– Я? – широко раскрытые, удивленные глаза.

– Отстань от ребенка, – рыкнул на меня Вовка. – Дай ей спокойно поесть, перерыв уже заканчивается. Жуй активнее, малая, – это он сказал сжавшейся от его рыка Дюймовочке.

В две минуты девочка умяла сэндвич, допила кофе и поднялась со стула:

– Спасибо вам! И ещё раз извините… Я такая неловкая…

– Ничего, малая, у всех бывают неудачные дни. Беги скорей на свои занятия, а то препод заругает. Увидимся ещё! – ответил ей, провожая взглядом напряженную спину.

– На детей переключился? – хохотнул Вован, стоило Дюймовочке сбежать из-за стола.

– Мелкая пигалица второй раз за сегодня попадает мне под руку, – лениво ответил другу. – Утром чуть на пол её не опрокинул и сейчас… Врезалась в меня и обед свой испортила. Пришлось отдать свой.

– Робин Гуд хренов! – рассмеялся друг. – Вечно тебя тянет на подвиги, то старушек через дорогу переводишь, то бомжей пристраиваешь, теперь вот новая фишка – детям свою еду жертвуешь!

Улыбнулся, оставляя дружеский бубнеж без комментариев. Тем более, что Вовка был абсолютно прав, меня тянуло помогать людям, которым не так повезло в жизни, как мне. Дело в том, что в четырнадцать лет я прошел через серьезные испытания. Меня похитили и держали взаперти полгода. Мои родители – богатые и влиятельные люди, почти шесть месяцев похитители тянули из отца деньги и бизнес, мама находилась в совершенно невменяемом состоянии, была на грани помешательства. Со мной неплохо обращались, сносно кормили, рукоприкладства не позволяли, несколько раз выводили на улицу по ночам, всё остальное время я сидел под замком в комнате, где не было ни одного окна. Зато в моем распоряжении была огромная библиотека и я мог хоть чем-то себя занять.

По договору с похитителями отец переоформил бизнес на постороннего человека, перевел бандитам несколько миллионов, в надежде на моё освобождение. За полгода мне ни разу не дали поговорить по телефону с родителями, подтверждением тому, что я жив и здоров, служили видеоролики, которые снимали бандиты. Моих похитителей подвела непомерная жадность. Крупные сделки, осуществляемые отцом по переоформлению бизнеса и переводу денег, заинтересовали федеральные службы. Началась слежка. Из полугодового заключения меня вызволили бойцы спецподразделения, которые накрыли бандитский притон, где держали меня.

После моего освобождения, отец принял решение уехать из страны. Почти год мы с родителями жили в Швейцарии, где я и мать проходили лечение. На этом настоял отец. Через год я уже и не помнил о произошедшем, чего нельзя сказать о моих родителях. До восемнадцати у меня был личный охранник, который ходил за мной по пятам. Мама звонила раз по пятнадцать на дню, отец – не меньше пяти. И до сей поры стоит мне не ответить на телефонный звонок мамы, как она начинает истерить. Последствия трагедии, которая прошлась по нашей семье.