Запрещенная Русь. 10 тысяч лет нашей истории – от Потопа до Рюрика

Анна Ярославна привезла с собой в качестве приданого в том числе и книги. Какие? Достоверно известно об одной – Евангелии, написанном глаголицей. Грамотность новой королевы, ее умение не только читать, но и (страшно подумать!) писать, то есть подписывать свое имя на грамотах, тогда как супруг просто ставил крестик, потрясла ее подданных. А написанное непонятными буквами Евангелие несколько столетий использовалось французскими королями при церемонии коронации. Есть сведения, что начало этой традиции положил сын Генриха и Анны Филипп I. Не только Франция, но и вся Европа была очарована новой королевой, сам папа Николай II посвятил ей особое послание, воздав хвалу за благонравие и благочестие.

Париж, едва выбравшийся при первых Капетингах, то есть при прадеде Генриха I, из статуса деревни в городской, по существу, таковой все же оставался. Можно напомнить, что именно защита Парижа от норманнов и позволила прадеду Генриха Роберту I Сильному объединить вокруг себя окружающих землевладельцев и превратиться из графа Парижского в короля Франции. Конечно, взять городишко, зажатый между болотами, норманнам было сложно, но в Роберта поверили. Кстати, Роберт Сильный и его сын Гуго любили головные уборы в виде вытянутой шапочки вроде пилотки – капеты, отчего и получили новое прозвище. Дед Генриха был уже Гуго Капетом, а следующие короли уже Капетингами.

Но сейчас не о них, вернемся в Париж, куда прибыла новая королева. Канцелярия двора его величества находилась в Сен-Дени, а сам король предпочитал Санлис. И то и другое ныне пригороды Парижа (местами уже город). Генрих не вытерпел долгого ожидания и выехал навстречу невесте в Реймс. Венчали (а заодно и короновали) Анну Ярославну в старинном соборе Реймса, что само по себе считалось весьма и весьма почетным!

Франция того периода сильно отличалась от Руси не в лучшую сторону. Сам король, как, собственно, и все остальные монархи, занимался в основном подавлением недовольства своих подданных то в одном, то в другом месте, а потому дома бывал редко. Но не это угнетало прекрасную Анну. Молодая женщина писала в письмах отцу, что тот отправил ее в мрачную, захолустную страну. Основания были: после яркой, светлой архитектуры киевских соборов французские производили весьма тяжелое впечатление.

Кроме того, Европа начала тысячелетия была невыносимо грязной! Ушли в прошлое античные правила заботы о своем теле, остались в воспоминаниях римские термы… И мыться стало… совершенно неприлично! Нашей Ярославне, привыкшей к совсем другому, можно только посочувствовать. Небольшое нелирическое отступление, чтобы вы смогли прочувствовать, в какой среде оказалась дочь Ярослава Мудрого. Слабонервных прошу перевернуть страницу.

У нас мало свидетельств о самой Франции именно X–XI веков, но вряд ли она была чище или много грамотней Европы эпохи Возрождения. Нет, целых тысячу лет Европа просто вымирала от грязи! Европейцы почему-то не знали трех вещей, без которых немыслима жизнь людей, если плотность их заселения выше, чем один человек на квадратный километр, – отхожих мест, выгребных ям и скотомогильников. Таковыми были… улицы или даже сами жилища! Особенно это касалось городов.

Любые отходы находили свое место на улицах, будучи выброшенными или выплеснутыми прямо через окна или двери! И даже в королевских покоях не всегда пользовались хотя бы ночными вазами, справить нужду (в том числе и большую) не возбранялось в любом уголке роскошных дворцов даже во время приемов или балов и несколько веков спустя!

«В городах того времени стояла вонь, почти невообразимая для нас, современных людей. Улицы воняли навозом, дворы воняли мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни – скверным углем и бараньим салом; непроветренные гостиные воняли слежавшейся пылью, спальни – грязными простынями, влажными перинами и остро-сладкими испарениями ночных горшков. Из каминов несло серой, из дубилен – едкими щелочами, со скотобоен – выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов – луковым соком, а из тела, когда они старели, начинали пахнуть старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями. Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король – он вонял, как хищный зверь, а королева – как старая коза, зимой и летом. <…> Всякая человеческая деятельность, как созидательная, так и разрушительная, всякое проявление зарождающейся или погибающей жизни сопровождались вонью».