Запрещенный прием

проклял себя за невоздержанность. Несколько раз звонил телефон, звонил подолгу, настойчиво, но Ксенофонтов не нашел в себе сил поднять трубку. Только к вечеру он смог пробраться в ванную, где неподвижно и обреченно простоял почти час, смывая алкогольное похмелье, смывая беспомощность и угнетенность. Он окатывал себя ледяными струями, потом включал горячую воду, опять холодную, и постепенно жизнь просачивалась в его длинное нескладное тело. Наконец он выбрался из ванной, завернулся в простыню, прошел на кухню, заварил крепкий чай и расположился в продавленном кресле.

У Ксенофонтова был большой недостаток в организме – он не мог похмеляться. Рюмка водки наутро повергала его в такие страдания, что он раз и навсегда запретил себе прикасаться к ней и после самых тяжелых загулов, и после невинной пьянки. Только после еще одной ночи он мог считать себя если не выздоровевшим, то хотя бы выздоравливающим. А до того в теле что-то ныло, постанывало, попискивало.

Едва зазвонил телефон, он поднял трубку и преувеличенно бодрым голосом произнес:

– Слушаю! Ксенофонтов на проводе!

– А мы тут с ног сбились – где наша сваха… А она, оказывается, на проводе. – Это был редактор. – Как понимать, Ксенофонтов? Два дня тебя нет на работе!

– Были очень важные встречи с брачующейся общественностью. Пришлось выступить с речью. Десятки женихов и невест готовы дать объявления в нашей газете. Можно считать, что рост народонаселения до конца века обеспечен.

– Ох, Ксенофонтов, – вздохнул редактор и положил трубку.

Тут же снова раздался звонок. «Зайцев», – подумал Ксенофонтов и не ошибся.

– Оклемался?

– Слегка. А как ты догадался?

– Следователь потому что. Все участники вчерашней свадьбы уже дали показания. Невеста призналась, что сама снимала с тебя туфли…

– Что туфли, старик… я бы ей и все остальное доверил. Но силы оставили меня в самый ответственный момент.

– Тебе пиво помогает?

– Мне все, старик, помогает. Особенно дружеское участие.

– Я тебе сейчас устрою участие… Ты знал, чем может кончиться тот идиотский допрос с конфетами? Знал?

– Догадывался.

– И чем же, по-твоему, он мог закончиться?

– Хорошим мордобоем.

– Поздравляю. Ты своего добился.

– Уже? – слабо удивился Ксенофонтов. – Надо же… Мне казалось, что мордобой начнется завтра. А он уже… Ишь, какие страсти.

– Сейчас приду. – Зайцев повесил трубку. А войдя в квартиру через пятнадцать минут, молча, не глядя на Ксенофонтова, открыл портфель, вынул две бутылки пива, принес с кухни стаканы, сел в кресло.

– Выпей, – сказал Зайцев. -, Авось отпустит.

– Рассказывай. – Ксенофонтов осторожно пригубил стакан, опустив усы в пену, сделал маленький глоток, прислушался к себе. Убедившись, что глоток прошел удачно, глубоко вздохнул, откинулся на спинку.

– Вчера, как мы и договаривались, я пригласил Цыкина на допрос. Пока возился с бумагами, он читал газеты. Потом позвонил жене, взял у меня пачку сигарет и отбыл в камеру. Во второй половине дня я провел выезд на место преступления. Естественно, он не узнал ни парка, ни кустарника, где убил девушку, ничего не узнал. Но с удовольствием съел шашлык – у кооператоров пообедали. Попросил добавку, но я отказал.

– Напрасно.

– Сто рублей шашлык! Я сам первый раз за полгода мясо попробовал!

– Скучно живешь… Чаще на людях бывать надо, праздники посещать, торжества…

– По свадьбам не шатаюсь! – отрезал Зайцев.

– Напрасно, – повторил Ксенофонтов. – Но ты пришел с пивом, это о многом говорит. Продолжай.

– Сегодня опять вызвал Цыкина на допрос. Яхлаков при этом закатил истерику и потребовал прокурора. Дескать, жалоба у него. Я пренебрег. С Цыкиным провел почти два часа, не задав ни единого вопроса.

– Молодец. Умница.

– Он читал газеты, потом пожелал, чтобы в следующий раз у меня в кабинете телевизор стоял. С видеомагнитофоном. Он, видите ли, обожает боевики смотреть и эту… Порнуху.

– А ты?

– Обещал. А в середине дня звонок из следственного изолятора – Цыкин зверски избит. Яхлаковым. Их уже нельзя в одной камере держать.

– А ты говорил – дружба, доверие. – Ксенофонтов сделал два маленьких глотка, отставил стакан. – Это, конечно, запрещенный прием – использовать человеческие слабости… Но что делать, они сами дали право поступать с ними как угодно. Убить невесту перед свадьбой – это ужасно. Яхлаков пожелал дать показания?

– Откуда ты знаешь?

Ксенофонтов безвольно повертел рукой в воздухе и уронил ее на подлокотник.

– Будет все валить на Цыкина. Или даст улику против него.

– Уже дал, – сказал Зайцев.

– Ты про доказательства не забывай, они вот-вот спохватятся, объяснятся, снова поверят друг другу.

– Да уж как-нибудь. – Зайцев открыл вторую бутылку. – Должен тебе сказать, что на этот раз приемчик у тебя был довольно простоватенький. Опять же чужими руками жар загребать несложно, а?

– Как сказать, старик, как сказать. – Ксенофонтов глянул на следователя поверх стакана и прикрыл глаза, словно боясь, что Зайцев по его взгляду поймет больше, чем нужно. – Главное, чтобы ты этих ублюдков посадил. С пивом опять же пришел.