Запрещенный Рюрик

Текст речи вызвал несколько мелких поправок, и его рекомендовали к печати. Все спокойно и вполне академично… Но тут вмешался тогда еще молодой и невероятно активный Михайло Васильевич Ломоносов. Первоначально он был настроен скорее нейтрально, но тут И. Д. Шумахер заметил: у будущих слушателей может возникнуть негативное отношение к речи…

По-видимому, своим замечанием Шумахер и подсказал, что можно сделать. Михайло Васильевич немедленно сплотил некую «партию» и стал выступать с позиций российского патриотизма. Эту партию он сам и его сторонники называли «русской», но с самого начала в ней кроме Н. И. Попова и С. П. Крашенинникова состояли еще И. Фишер и Ф. Г. Штрубе-де-Пирмонт.

Партия считала, что в этом случае научная истина вообще не очень важна. Главное, что «норманизм» задевает чувства русского народа, оскорбляет русский народ, утверждает неполноценность русских, доказывает неспособность русских создать собственное государство. То есть получается — «русская партия» вовсе не оспаривала научные выводы Ф. И. Миллера и Г. З. Байера, но им было предъявлено несколько достаточно тяжелых политических обвинений.

«Дискуссия продолжалась в течение 1749–1750 гг. и заняла 29 занятий Академической конференции»[90]. В результате этих почти годовых разборок деятельность Академической комиссии оказалась практически парализованной: академики и адъюнкты выясняли, кто такие россы, а заодно — кто к какой партии принадлежит. Как обычно и происходит в таких случаях, «немецкая» и «русская» партии меньше всего заботились о торжестве истины, но «зато» чрезвычайно заботились о своем собственном первенстве в Академии наук. Состав этих «партий» постоянно менялся, тасовался, вчерашние «русские» постоянно и очень легко становились «немцами» и наоборот, и все это безобразие не имело ничего общего с национальностью участников. Не имело оно ничего общего и с наукой… но многим приносило весьма существенные дивиденды.

Положение самого Ломоносова в Академии наук очень упрочилось. Сам И. Д. Шумахер — интриган и политический боец с колоссальной квалификацией — начал так его бояться, что старался при виде Ломоносова незаметно исчезнуть, а на заседаниях изо всех сил старался не высказываться при Ломоносове даже на самые невинные темы.

Что самое характерное, Ф. И. Миллер никогда не участвовал ни в какой партии — ни в «немецкой», ни в «русской». Всю жизнь он занимался только одним — наукой и организацией науки. На какое-то время академия притормозила публикацию его речи… Но как только запрет сняли, Миллер тут же ее опубликовал. Едва рассеялся дым баталий, как Федор Иванович возобновил публикации своего «Собрания по русской истории».

Что очень характерно — через несколько лет после завершения «норманской дискуссии» Миллер стал конференц-секретарем академии и сосредоточил в своих руках немалый организационный ресурс. В этой должности он мог бы изрядно нагадить Ломоносову… если бы хотел. Но, видимо, он не хотел — ни единого недружественного поступка, ни одного неуважительного слова.

Российский патриот Миллер всегда очень уважительно отзывался о русском народе и его истории — на каком бы языке ни писал и в какой бы стране ни публиковалось написанное. Кстати, с 1747 года он перешел в русское подданство и вовсе не был «залетным иноземцем», как обзывал его Ломоносов на заседаниях Академии наук.

До конца своих дней Ф. И. Миллер сохранил уверенность, что первая правящая на Руси династия Рюриковичей — германского, скорее всего, скандинавского происхождения. Это не мешало ему искренне любить русский народ (уж если мы о любви и дружбе) и постоянно отмечать почтенную древность и славную историю россов и вообще всех славян[91].

Не менее симпатичной личностью был и Г. З. Байер — крупный ученый, близкий друг и сотрудник Татищева. Он очень помог Татищеву в написании его «Истории Российской». Ни он, ни Миллер никогда ни слова не говорили о неполноценности славян, об их неспособности создать государство, о необходимости руководить славянами и так далее. Все эти высказывания им приписывались, но совершенно облыжно. Чего Байер и Миллер не делали — того не делали.

И вообще они не пытались популяризировать науку — не только сомнительные расистские идеи, но даже и самые бесспорные научные открытия. Работали за свою скромную зарплату, и все. Очень академичные типы, типичные уважаемые коллеги — милые, безобидные, ничтожные во всем, кроме своей профессиональной работы.

Отмечаю это с особенным удовольствием — люди, объявленные основателями расистской теории неполноценности славян, никогда не говорили ничего подобного. К тому же они никогда не принимали участия ни в каких интригах — ни в самой Академии наук, ни при царском дворе, ни в широких кругах общественности. Нигде.

Суть «норманизма»