-- Леленька, -- несмело спросила она, -- вы не собирались к Сергею Викентьевичу?.. Я дам вам газеты, -- заторопилась Нинель. -- На всякий случай возьмите валидол.
Когда Леля выходила на лестничную клетку, ее остановил встревоженный взгляд Ростислава Владимировича.
-- Обходиться с валидолом умеете?
На двери темнело круглое пятно, похожее на яблочко мишени: еще недавно здесь красовалась табличка из красной меди: "Профессор университета С.В. Родионов". Опустив газету в почтовый ящик, Леля постучала.
-- Кто там? -- изнутри загремели цепочкой. -- Леля? Какая Леля? А, заходите! Яша Гильберг не прислал первой главки диссертации?.. Рано? Что ж он там, по-вашему, по Башкирии своей собак гоняет? -- Сергей Викентьевич вытянул газету из ящика, порвав ее об отогнутую жестяную дверцу. Пробежав глазами первую страницу, глянул на четвертую.
Его хриплый голос прозвучал неожиданно-весело:
-- Поздравляю вас, голубица моя!
-- С чем?
-- В Корее дело к миру идет!
-- К миру? -- Леля хлопнула ладошками, пузырек с валидолом выскочил из рук и разбился.
-- Велика ли потеря? -- спросил Сергей Викентьевич.
-- Валидол... отцу.
Сергей Викентьевич зашлепал по паркету высокими, как ботики, домашними туфлями.
-- Чего-чего, а этого добра... -- он открыл шкафчик, уставленный десятками склянок, баночек, коробочек. Здесь же стояли ареометры, которыми, в случае необходимости, проверяли плотность молока. Сергей Викентьевич лечился гомеопатией и парным молоком. Кроме того, он каждое утро пил женьшень -- корень жизни, которому придавал исключительное научное и политическое значение.
Его отвлек от аптечки телефон, трезвонивший в комнате дочери.
Мальчишеский и самодовольный голос -- "Из отдела кадров звонят" -официально извещал: высокая комиссия обнаружила, что у Родионова в личном деле нет документов о присвоении ему профессорского звания. Настоятельно рекомендуется в трехдневный срок...
Сергей Викентьевич развел руками.
-- Эк их, казуистов! Справку. С тех пор прошло ни много, ни мало четыре войны и три революции. Мне да Тимирязеву Ленин сказал: "Вы наши красные профессора". И никакой бумажки не дал. Господи, владыко! Неужто от них никуда не уйдешь! Право слово, уйду!
Уйду! К военным! -- Он взъяренно пристукнул тростью. -Переводчиком-подметальщиком -- кем возьмут! Там у дверей стоит с автоматом! -- Он просеменил в свой кабинет и в изнеможении опустился в кресло.
Сергей Викентьевич никогда не обновлял это кресло. Он привык и к обтертым подлокотникам, и к вмятинке от затылка на спинке, и к полуистлевшей кожаной подушке. Кресло казалось ему сколоченным так же, как все, что он делал в науке, -- на века! "Вот как надо работать", -- любил говорить он, показывая на эту инкрустированную глыбину мореного дуба.
Но сегодня не сиделось в любимом кресле. Едва присев, Сергей Викентьевич вскочил и заспешил к телефону.
-- Оксана Сидоровна, -- стонущим голосом пожаловался он. -- Извините, гнусавлю. Грипп одолел. Требуют от меня бумажку на дожитие... Право слово, с печатью! Из старого, говорят, ума выжил, а нового не нажил.
Вернувшись в кабинет, он едва перевел дух:
-- Слава те, господи, не перевелись еще на свете порядочные люди! Обещает снять с них штаны... Как она в парттети залетела? Ничего не поймешь!..
Леля мяла в руках влажную землю -- она взяла ее из стоявшего в углу бочонка, в котором зеленела молоденькая сосна.
-- С Сергея Рожнова! Вот, с кого надо снять штаны! -- с ожесточением сказала Леля. -- Он -- главный во всех комиссиях! -- Земля сыпалась на рукав кофточки, но Леля не замечала этого. -- Если б не он...
Сергей Викентьевич слушал, моргая набрякшими, в коричневых пятнах, веками. Наконец, вставил добродушно-устало:
-- Прибегает ко мне Иришенька, внучка. "А мы, говорит, видели посла!" "Почему, думаешь, посла?" "Он с золотыми галунами". "А что он делал?" "Ковер выбивал". -- Сергей Викентьевич печально улыбнулся в бороду. -- Сергей иль другой какой лиходей! Исстари ведомо: был бы лес, будет и леший... -- Он потянул руку в сторону подоконника, на котором грудой лежали папки. -- Елена Петровна, отыщите-ка там свое "дело". Ну-с. Вы как думали, на вас дело не заведено?
Леля с недоумением перебирала пахнувшие пыльным картоном папки, на которых Сергеем Викентьевичем, по всем правилам чистописания, были начертаны фамилии и домашние адреса профессоров, аспирантов, студентов старших курсов -- филологов, археологов, историков. Мелькнула наклейка "Лебедев Юрий Михайлович". Наконец вот и ее "дело", тощенькое, с болтающимися тесемками.
Сергей Викентьевич вынул оттуда несколько полуистлевших листков, наклеенных на рисовую бумагу.