Запрет

Стоит ли мне, несмотря на его запрет, позвонить ему? Номер я подсмотрела в мамином телефоне. Если он, конечно, еще не сменил его.

Но что со мной будет, если он откажет? Не сломаюсь ли я окончательно от равнодушия человека, которого боготворила и любила, каждый день ощущала его заботу и любовь до десяти лет, но который исчез после и никогда не появлялся?

От бессилия, и морального, и физического, не могла даже сидеть нормально, а потому подтянула ноги и обняла себя за коленки. Все, что мне остается, – это ждать.

Ждать, когда меня спросят, сказать правду и надеяться, что меня поймут и отпустят, ведь не должны же за такое посадить. А может, штраф заставят платить? Но ведь я и этого не смогу сделать. Я, конечно, откладывала с каждой зарплаты по сто-двести рублей, и за полгода в «Заре» и полгода в ювелирном бутике собралось аж  две тысячи рублей. Для кого-то эта сумма ничтожна, но для меня это новая сумочка, или джинсы и, может быть, еще кофточка на Люблино.

– Давай, шагай! – прорезается грубый мужской голос откуда-то издалека.

Открыла глаза и даже не сразу поняла, где я, а как осознала, дернулась и взвыла от боли. Я уснула на лавочке и окончательно продрогла. И теперь любое движение – это адская пытка. Голова гудит, в горле ощущение наждачной бумаги, губы высохли, руки и ноги ломит, я даже ощущаю, как болят ребра.

Озираюсь по сторонам. Могу ли я кого-то позвать на помощь? Придут ли? Через неимоверные усилия и движимая страхом быть застигнутой в не очень нормальной позе, постаралась опустить ноги. Но встать на них не удалось, и я рухнула прям на холодный цементный пол. Новая порция боли заставляет шипеть от отчаянья и бессилия. Потирая ушибленное место, встаю на колени и пытаюсь вновь заползти на лавочку, и именно в этот момент вновь слышу грубый хрипловатый голос позади себя.

Меня трясет уже не то от страха, не то от холода. Нахлынула паника, заставляя меня сжаться.

– Смотри, какая у тебя компания. Хех.

Так же продолжая стоять на четвереньках, оборачиваюсь – в камеру вводят женщину средних лет, в объемном пуховике оверсайз. Ее толкает полный мужчина, облаченный в полицейскую форму:

– Слышь, да я готов с тобой поменяться местами ради нее, – пошло шутит это противный мудак, вновь грубо пихает ее и сам проходит в камеру.

– Ты что, красотка, провоцируешь меня, а может быть, выйти отсюда хочешь, а? – и нагло оглаживает мою задницу своими мясистыми лапищами.

Хочу их стряхнуть, но вместо этого содрогаюсь от боли и падаю на локоть.

– Руки от нее убрал, – угрожающе шипит женщина, – не то заору, все отделение прибежит.

– Ладно, не кипишуй, не кипишуй. Она сама задницу подставила, да, кроха. Да ты и сама видела.

– Пошел, я сказала!

– Не зарывайся, тут я власть! – пытается восстановить свое лидерство, на что женщина лишь усмехается. Зло посмотрев на нее, он выходит из камеры и с размаху бьет решетчатой дверью, с грохотом ее закрывает.

От такого шума мои уши закладывает. Скорее всего, вчерашнее обморожение, плюс сегодняшнее переохлаждение, в итоге организм дал сбой. И я все же заболела.

– Ты чего тут представление устроила? Другим способом выйти не пробовала? – грубо бросает она мне.

Пытаюсь ей ответить, но вместо голоса прорезается лишь хрип. Лицо морщится в болезненном спазме.

Она наклоняется ко мне и, поняв, что на самом деле со мной не совсем все в порядке, трогает мой лоб.

– Черт! Да ты горишь!

Резко стягивает свою куртку и накидывает на меня, а после помогает мне сесть на лавочку.

– Ты чего, девочка? И тебя такую привезли сюда?

Растирает мою спину и руки, а у меня от такой заботы по щеке скатывается одинокая слеза: совершенно чужая женщина помогает мне после минуты знакомства. А мама моя никогда меня так не обнимала и уж тем более не растирала мне спину, чтобы  согреть и уменьшить боль.

Пытаюсь спросить время, но вновь у меня ничего не выходит.

Жестом показываю на запястье, она, понимая, отвечает:

– Полдвенадцатого ночи.

Да, меня конкретно отрубило. Теперь понятно, почему все ноет.

А женщина все продолжает разминать мое тело поверх куртки, и по чуть-чуть я начинаю чувствовать тепло. Под кожей ощущаю болезненное покалывание, ноги сводит судорогой. Новая знакомая, заметив это и не брезгуя, помогает мне вытянуть ноги, тем самым уменьшая боль.

– Как ты? Легче стало?

Осторожно киваю.

Сев рядом, она обняла меня и, продолжая наглаживать плечо, проговорила:

– Очень хочу тебя расспросить, что с тобой, но вижу, что не в состоянии. Слушай, у тебя температура. Может, и ангина уже. Надо им сказать. Посиди, облокотись о стену.

Она осторожно усаживает меня, а сама, встав, начинает кричать, чтобы принесли мне лекарства. Но никто даже не подходит.

– Черт, что же делать? Девочка, придется подождать, пока за мной приедут. Я тебя тоже вытащу.

Грустно улыбаюсь. Это было бы здорово, если бы было правдой.

Я вновь впадаю в забытье и снова просыпаюсь. Она все еще рядом, обнимает и шепчет слова утешенья.

Прихожу в себя от шума. Открываю глаза, а напротив меня, плотоядно улыбаясь, стоит этот жирдяй и строго ей выговаривает: