До меня очередь дошла только часа через два, когда я уже начал всерьез беспокоиться беспечностью здешнего командования. Рассвет в окрестностях Умани в конце июля наступал примерно в пять тридцать, и оставалось до него уже не больше трех часов, а никаких признаков подготовки к передислокации я так и не видел. Они, похоже, всерьез намеревались пересидеть в этом лесу до следующей ночи, если, конечно, подполковник Лиховцев не собирался двигаться по немецким тылам днем, чему я, наверное, уже бы не удивился.
– Красноармеец Нагулин, – отвлек меня от размышлений все тот же боец, забравший раньше на допрос моих товарищей, – за мной.
Для своего штаба красноармейцы вырыли некое подобие блиндажа, больше похожего, правда, на какой-то погреб. Внутри я увидел грубый дощатый стол и пару неказистых, но прочных на вид скамей. Блиндаж разделяла на два помещения щелястая деревянная перегородка. Света за закрытой дверью я не видел, но режим дополненной реальности рисовал мне контур человека, лежавшего на деревянных нарах. Видимо, это и был подполковник Лиховцев, и сейчас он, похоже, спал.
Особист оказался целым капитаном, что для части в двести штыков выглядело явно избыточным, но, видимо, он возглавлял когда-то особый отдел полка и попал в эту группу окруженцев случайно, при разгроме и беспорядочном отступлении дивизии.
– Свободен, – бросил капитан моему конвоиру и воткнул в меня свой колючий взгляд, – Садитесь, Нагулин, поговорим.
Я обратил внимание на то, что ни обращения «товарищ», ни слова «красноармеец» или хотя бы «боец» капитан перед моей фамилией не употребил, и это мне сильно не понравилось.
Роста особист оказался чуть ниже среднего, но с избытком компенсировал это шириной плеч и туловища, причем особо толстым он при этом не выглядел, хотя и признаков регулярных занятий спортом я в его фигуре тоже не заметил. Просто сильный от природы мужик, уже успевший частично подорвать свое здоровье куревом, алкоголем, несбалансированным питанием и достаточно беспорядочным образом жизни, что для этого времени было вполне характерно. Да и в первый месяц войны капитан, видимо, успел хлебнуть всякого, что тоже не способствовало цветущему внешнему виду.
– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – начал особист, хотя мои документы лежали перед ним на столе.
– Нагулин Петр Иванович, одна тысяча девятьсот двадцать первый, – не выдавая своего волнения, ответил я.
– Звание и часть, последний непосредственный начальник.
– Красноармеец. К конкретной воинской части не приписан. Направлялся на фронт в составе маршевого пополнения. Последний командир – сержант НКВД Иван Плужников, принявший командование после гибели в бою старшего лейтенанта НКВД Федорова.
– Почему не участвовали в контратаке, организованной старшим лейтенантом? – неожиданно переключился на другую тему капитан.
– Находился на снайперской позиции позади боевых порядков подразделения и выполнял приказ сержанта Плужникова – подавлял пулеметные и минометные расчеты противника и поддерживал атаку огнем.
– И именно в результате воздействия кинжального пулеметного огня противника контратака захлебнулась, а ваш командир погиб, так, Нагулин? – капитан привстал, опершись руками о стол, и навис надо мной.
– Совершенно верно, товарищ капитан, – на моем лице не дрогнул ни один мускул.
– Встать! Это так ты подавлял пулеметные расчеты?!
– Старший лейтенант Федоров поднял людей в контратаку именно потому, что огневые средства противника, прижимавшие наших бойцов к земле, были уничтожены или выведены из строя. Однако противник располагал значительными резервами и ввел их в бой сразу же после начала нашей контратаки. В одиночку подавить сразу три новых пулемета я просто не успел, к тому же в тот момент у меня уже почти не осталось патронов к винтовке.
– Кто отдал вам приказ покинуть боевой порядок подразделения и занять позицию в тылу?
– Сержант Плужников. Я выступил с инициативой, и товарищ сержант ее поддержал, отдав мне приказ следовать за ним на предложенную мной позицию.
– То есть ни вы, ни сержант Плужников такого приказа от старшего лейтенанта Федорова не получали и планом боя ваши действия предусмотрены не были?
– Плана боя не существовало, товарищ капитан. Столкновение с противником произошло внезапно, и мы не располагали сведениями ни о его численности, ни об огневых средствах, ни о резервах. Единственный приказ, который мы получили от старшего лейтенанта Федорова, звучал так: «По немецко-фашистским захватчикам, огонь!». Для наиболее эффективного выполнения этого приказа позиция за железнодорожной насыпью подходила плохо, и товарищ сержант поддержал своим приказом мое предложение о ее смене на более выгодную.
– Вы забываете еще об одном приказе, Нагулин, – ощерившись, произнес капитан, – а именно о приказе подняться в контратаку, который вы с сержантом не выполнили!
– Я такого приказа не получал, товарищ капитан, поскольку находился в момент его отдания вне боевого порядка нашего отряда и слышать его не мог.