Запрети себя любить

Я уехала от Андрея в субботу. Надолго меня не хватило. Нарушать слаженный быт их семьи мне не хочется. Конечно, никто бы мне слова не сказал. Но я сама вижу. Им хочется побыть вместе. А я и так уже всё выяснила. Легче от этого не стало. Но какой смысл доказывать обратное? В моей семье меня не понимают. И не признают моё право мыслить иначе, чем они. Что ж…

Смириться – идеальный вариант. Есть и другой – бороться. Только с кем будет эта борьба? Ничего я никому не докажу. Только получу насмешки и гнев. Увы, в родной семье за восемнадцать лет я так и не нашла приюта. Совсем, как Пушкинская Татьяна: «Она в семье своей родной казалась девочкой чужой»^[5].

Поэтому субботним днём, попрощавшись с братом и его женой, поцеловав племянника на прощание, я отправилась на вокзал, а оттуда автобусом – в родительский дом.

В материнский дом.

К счастью, дома не было никого. Я так обрадовалась этому, что почти расслабилась. Легла на кровать в своей комнате, взяла в руки книгу, потом задремала. И сны видела такие хорошие! Как будто мне любимый надевает на безымянный палец кольцо. И лицо у него было такое… светлое! Только черт не разглядеть. Смутные они. Но я улыбалась во сне. Значит, была счастлива.

Проснулась, когда начало темнеть. На кухне раздавались голоса. Значит, мама и дядя Петя вернулись. Можно притвориться спящей и ещё какое-то время побыть наедине с собой. А можно отправиться к ним. Всё равно рано или поздно придется это сделать.

– Привет, – вхожу в кухню и застаю их за лепкой пельменей. На столе рассыпана мука. В глубокой чашке приготовлено тесто. Мама со скалкой в руках раскатывает его до нужной толщины. Дядя Петя накладывает фарш и заворачивает в конверты. Это, кстати, он научил мать пельмени лепить. Она до него многого не умела. Только теперь не признаётся в этом. Говорит: всё умела сама, только не было нужды готовить. А я думаю: неужели во втором браке нужда появилась? А отец мой, что, не был человеком, раз матери не хотелось его таким образом баловать?

Опять стало за него обидно. А может, за себя. Я ведь тоже под идеальный конструкт человека, по мнению матери, не подхожу. Слишком мы с папой похожи. Может, поэтому она меня так терроризирует? Братья-то все в неё. Успешные, самостоятельные. Дочь только подводит. Надо было третьего сына родить. Тогда точно был бы успех.

Я даже не догадывалась, что моя случайная мысль, возникшая внезапно, окажется столь проницательной. Но этим вечером мне предстояло узнать очень многое.

– О, Ксюша приехала! – заметил дядя Петя, как будто не зная о том, что я давно уже дома. – Присоединишься к нам?

– Давайте, – подсаживаюсь к столу, начинаю вместе с ним заворачивать конверты. Мать внимательно следит за мной, а потом изрекает своё привычное: «Не так». – Что не так, мам? – спрашиваю.

– Неаккуратно у тебя получается. Посмотри, как надо, – и она показывает мастер-класс. Да, у неё, действительно, конверты выходят посимпатичнее, чем у меня. Но эти её придирки отбивают всю охоту делать что-либо дальше.

– Как у Андрея дела? – дядя Петя, как обычно, пытается перевести тему. Вот с ним мне общаться намного легче. Он никогда не пытается меня задеть, подколоть и, тем более, унизить. Конечно, это не его дом, и он здесь не совсем хозяин. Всем распоряжается мать. Но, тем не менее, ума и такта в нём больше, чем в матери. Хотя своих детей у дяди Пети нет.

– У Андрея всё хорошо, – рассказываю я. – Он много работает. Возвращается домой вечером. Данька так подрос! Такой интересный.

– Дети все интересные, – согласилась мать. И тут же добавила язвительно. – Потом только вырастают – становятся другими.

– А как ты хотела? – вступает в дискуссию дядя Петя. – У каждого своё мнение.

– Я знаю. Только следует помнить об уважении к родителям. И о своём долге.

– Каком долге? – не понимает дядя Петя.

– Перед теми, кто родил и воспитал, – поясняет мама. – Своих родителей нужно до конца жизни почитать и уважать. И любить больше всего на свете.

– Знаешь, Вероника, я своего отца не помню. Он рано ушёл от нас. А мать была очень строгая, суровая. Ругала меня, лупила. Воспитывала так. Наверное, любила по-своему. Мне её не судить. Только я думаю, что любовь как-то по-другому проявляется. Мягче, что ли. Разве можно и бить и любить одновременно?

– Не знаю. Я своих детей никогда не била, – говорит мама.

И это правда. Побоев в нашей семье не было. Но было другое. И сейчас продолжается. Мама никак не желает признать, что я тоже человек. И я вовсе не принадлежу ей.

Мы закончили с пельменями. Мама поставила воду на огонь и стала ждать, пока она закипит.

– Есть хочешь? – обратилась ко мне.

– Подожду.

– Ну, ладно, – дядя Петя встал из-за стола, – вы пока хозяйничайте, а я пойду сканворды поразгадываю. Позовите, когда будет готово.

Я знаю, почему он ушёл. Сканворды и в кухне прекрасно разгадываются. Дядя Петя умеет отгораживаться от всей суеты и погружаться в себя. Но он ушёл, чтобы дать нам возможность поговорить.

– Я уж думала, ты не приедешь сегодня, – призналась мать.