Когда Генрих повернулся от толпы ко мне, его лицо светилось улыбкой. Красивый мужчина, примеряющий на своих плечах бремя огромной власти – легко и естественно, будто шелковый летний плащ. Что же такое он во мне увидел? И что бы желал увидеть? Полагаясь на женскую интуицию, я гордо и с достоинством, как и подобает королеве Англии, подняла подбородок и улыбнулась в ответ.
– Благодарю вас, милорд, – ответила я.
Генриху это явно понравилось, и тут моя новоиспеченная уверенность в том, что он позаботится обо мне и защитит от страха неизвестности, вдруг заставила меня добавить:
– И, кстати, спасибо за подарок, сир. Я очень его ценю. С вашей стороны это было…
При этих словах его брови удивленно дрогнули.
– Я не посылал вам никаких подарков, миледи.
– Но как же так?..
Разве его записка не подтверждала этот неопровержимый факт?
– Вы прислали мне свой портрет.
Заметив в его хмуром взгляде непонимание и даже намек на недовольство, я поняла, что ошиблась. Куда только подевались моя царственная гордость и достоинство? Своим маловразумительным ответом я лишь усугубила неловкую ситуацию. Я злилась на себя, ругая за неспособность сохранять уверенную невозмутимость, в отличие от Мишель.
– Простите меня. Наверное, я что-то перепутала, – сумела выдавить я из себя, покраснев до корней волос.
Мои мысли путались, и я молилась про себя, чтобы в этот миг поблизости не было Изабеллы и она не слышала, как я продемонстрировала полную несостоятельность, пытаясь выйти из затруднительного положения.
– Полагаю, его прислал вам мой брат Бедфорд, – заметил Генрих.
– Д-да, – пролепетала я. – Думаю, так все и было.
Наступило неловкое молчание; наша процессия нетерпеливо переминалась с ноги на ногу в ожидании начала шествия. Его брат. Ну конечно! Я вспомнила любезное обращение Бедфорда во время нашей первой встречи. Генрих не стал бы дарить мне символ собственной самооценки. Испытывая душевные страдания, значившие для моего мужа так мало, я судорожно сглотнула, но тут же мысленно отчитала себя. Как-то слишком уж легко меня заставили страдать. Мишель права: мне необходимо срочно повзрослеть. Генрих не виноват, что мое счастье оказалось мимолетным. Это моя вина.
Видимо, почувствовав мое смятение, Генрих успокаивающе похлопал меня по руке, будто маленького ребенка, после чего обернулся через плечо к стоявшим прямо за нами. Это были три его брата – Бедфорд, Глостер и Кларенс. А также дядя Генрих, епископ Винчестерский. Король усмехнулся.
– Вы готовы? Моя дорогая супруга едва не замерзла до смерти. А ее здоровье – моя главная забота. Если хотите и далее быть у меня на хорошем счету, бойко переставляйте ноги. – Его усмешка коснулась и меня. – Дай ей свой плащ, Джон. Ты прекрасно обойдешься и без него.
Лорд Джон со смехом повиновался, и вот я уже закутана в складки тяжелого бархата. Генрих лично застегнул отороченный мехом воротник у меня на шее.
– Ну вот. Мне следовало позаботиться об этом заранее. Должен сказать, что вам этот плащ идет больше, чем моему брату.
Была ли это любовь? Я не сомневалась, что так оно и есть, ведь мое сердце переполняли непонятные мне желания. Подняв глаза на мужа, двинувшегося в сторону открывшихся дверей, я обнаружила, что Генрих все так же смотрит на меня, словно спокойно оценивая новое приобретение; затем его красивые губы изогнулись в улыбке, а в глазах блеснул отраженный блеск свечей. Его рука сжимала мою ладонь уверенно и властно: я знала, что он хочет меня и никуда не отпустит, и была этому рада.
Я была ослеплена. Мои надежды на этот брак превосходили женские мечты. На то была Божья воля – ведь Генрих сам так сказал, не так ли? Значит, все будет хорошо. Я это знала.
– Ну, в общем-то, могло быть и хуже. Или не могло? – За этими словами последовал язвительный смешок.
Я сидела на почетном месте за праздничным столом – на пиру в честь нашей свадьбы.
– Она слишком молода.
– Но все-таки
– Довольно красива.
– Да, если вам нравятся бледные и вялые.
– Поступок Генриха меня удивил. Я-то думала, что он в конце концов попадет под каблучок более крепкой женщины.
Я покраснела от смущения и неловкости. Кем бы я ни была, но уж крепкой женщиной меня никак нельзя было назвать. Зародившаяся было уверенность в себе, помогавшая мне сохранять осанку во время венчания, стремительно утекала, словно паводковая вода через зимний шлюз. В народе говорят, что тот, кто подслушивает, никогда не услышит о себе ничего хорошего. Как верно подмечено! К сожалению, я понимала английский язык уже достаточно хорошо, чтобы уловить смысл этой беседы между тремя английскими дамами.