Запретная любовь

На первом курсе была у нее подружка. Кажется, Ира ее звали или Катя. Впрочем, может, Света. Подружка так любила мужчин, что не могла не коллекционировать их. Ия не хотела отставать, а еще больше хотела доказать себе, что тоже любит, а значит нормальная.

– Надо записывать их в тетрадку, столбиком, – говорила не то Ира, не то Света. – Потом мы станем старыми и выйдем замуж – будет, что вспомнить.

Время было веселое, разбитное, список все удлинялся, тянулся вниз.

То, что происходило с ее телом, странным образом не касалось души. Она допускала до него мужчин, но не допускала их до себя. Тело как бы существовало отдельно. Ее подружка все же пыталась найти любовь, выбрав экстенсивный метод поисков. Ия, несмотря на растущий список, пыталась интенсивно достучаться до себя, но как раз это и не удавалось.

Подружка искренне верила, что очередная строчка станет последней и превратится в любовь. Ия просто играла в эту игру, никогда не влюбляясь – ей казалось, что все это происходит как бы не по-настоящему, не с ней настоящей.

Потом подружка и впрямь встретила свою любовь. Их пути разошлись окончательно, когда Ия узнала о существовании темного клуба «Карниз» и стала его завсегдатаем. В «Карнизе» по воскресеньям собирались те, кто не хотел соответствовать местоимению «она» или стремился опробовать на себе вариативность нормы. Вначале ее подружками были сверстницы, такие же неофитки. С одной из них Ия даже провела в постели ночь, пытаясь что-то изобразить и думая при этом: «Правильно ли я ее трогаю? Так ли делают это настоящие лесбиянки?» Соседка по постели наверняка думала так же, и дальше обжиманий, стыдливых от боязни обнаружить некомпетентность, дело не шло.

Но все же она попала к «своим». Подружек объединяло слово «тема». Они были «в теме», даже если ничего в ней не смыслили. Ходили слухи, что обычай использовать именно это словечко для обозначения приверженцев однополой любви зародился в Питере, на Петроградке, которая представлялась Ие Меккой всего запретного, а потому манящего. На Петроградке жил Папочка, о котором она много слышала в том же «Карнизе», но никогда не видела.

Скоро Ие стало понятно, что в «Карнизе» она не найдет того, что ищет. Ей хотелось по-настоящему, вокруг все было по-бутафорски. Но она продолжала таскаться туда каждое воскресенье, так же, как вышедший в лес грибник не сворачивает с пути, даже если видит, что места неурожайные. Не зря же он надевал резиновые сапоги, брал корзину и наливал в термос чай. Он будет ходить по лесным тропам до сумерек, сбивая ногой шляпки с мухоморов и старательно обходя коричневые пирамидки засохших кругляшей, оставленных хозяином леса. Авось повезет.

Узнав про Папочку, поняла: это то, что она ищет. Она не видела его, вернее, ее. Нет, все-таки его, если играть по установленным правилам. Не видела, но обижалась, когда до нее доходили слухи о его похождениях и романах, будто этим он наносил ей оскорбление, предавал, обманывал именно ее, о существовании которой не подозревал.

Папочке было тридцать лет. Он давно не ходил по клубам, где крутилась мелюзга, работал в охране закрытого элитного бассейна и называл себя «бабушкой лесбийского движения». Бабушка в сочетании с он почему-то не казалась Ие смешной. Может быть, потому что самой ей было на десять лет меньше. Да и мало ли слов произносим мы в жизни, не задумываясь над их абсурдностью.

Поводов познакомиться не найти, единственной ниточкой была общая знакомая. Толстуха Муха, за какие-то сомнительные заслуги названная так с легкой руки того же Папочки. Сама же Муха всех особей женского пола, независимо от возраста и нажитых регалий, называла «девочка», а всех мужчин от 5 до 95 лет – «мальчиком».

Муха все обещала, что соберет общую компанию. Ия безразлично пожимала плечами: «Ну соберешь так соберешь». Про себя же умоляла: «Ну, когда же наконец, когда ты выполнишь свое обещание, черт бы тебя побрал?!»

И вот свершилось – их представили друг другу. Он был именно таким, как она представляла. Белые брюки, рубашка в полоску, ежик волос. Хотелось провести по ним ладонью, чтобы почувствовать мягкую колкость. Она смотрела на Папочку и чувствовала, как прорастает в ней невесть откуда взявшаяся уверенность, что все это – её. Это чувство мучило и раньше, а тут взошло, заколосилось, хоть жни да каравай с него пеки.

Папочка глядел на нее с ровным дружеским интересом. Ничего личного, ничего лишнего.

Всю следующую неделю она провела, как в тумане. Не понимала, чего ждет, но все равно ждала. Хмуро, ровно, почти равнодушно, ведь ждать ей было нечего.

Но однажды телефон зазвонил и голосом Папочки сказал:

– Привет! Не отвлекаю? Мне помощь твоя нужна! Можешь приехать? Надо в квартире посидеть. Обворовали, сссуки! Все вынесли! Двери нараспашку. Милиция только ушла. Мне на работу надо срочно! Не могу квартиру без присмотра оставить, мастер только завтра придет замок чинить! Выручишь?