Запретная Магия

Город стоял на мысе, на севере и юге которого Ти и Шемме образовывали небольшие бухты. Кхарм-Рханна закончилась в полудне плаванья к востоку от города; между холмами и океаном местность была ровная; река, принесшая их туда, расширялась к устью. Купеческие корабли, сродни «Морскому плясуну» Рахаммана эк'Джемма, стояли на рейде рядом с каравеллами, пришедшими из Лиссе, и узкими военными кораблями кандийских пиратов. Рыболовецкие лодки были вытащены на берег, а маленькие суда заполняли всю бухточку; используя ослабевающее течение реки, Каландрилл подвел лодку к широкому каменному причалу. Воздух был влажен и пах джунглями, лежавшими за Ти, в Гаше; солнце, близкое к закату, окрашивало океан в багровые, а Харасуль — в золотисто-оранжевые тона. Когда они причаливали, чайки так и кружили над их лодкой. Они поднялись по скользким от выброшенных приливом морских водорослей ступенькам и мимо складов прошли к центру города.

Харасуль не был похож на Секку; стена отгораживала его от странных обитателей джунглей, которые время от времени предпринимали на него набеги; в то же время он выглядел более шумным, и, как им показалось, здесь совсем не было патрулей; строения города, жавшиеся друг к другу на мысе, были выше, чем в Секке, а солдаты, которых они встречали на улицах, к ним не придирались. Город был меньше Секки, но не менее оживлен, и очень скоро Каландрилл понял, что его улицы очень похожи на улицы его родины. В восточной части располагались дома дворянства, а владения купцов — рядом с устьем реки; за ними шли таверны и постоялые дворы; самые бедные районы приютились около Ти; здесь же, отделенный базара, располагался и городской гарнизон. Харасуль не был застроен столь организованно, как города Лиссе; улицы его были проложены хаотично, так что очень скоро путники оказались на узкой улочке, на которой возвышались высокие, запертые на все засовы здания, которые днем, по всей видимости, были торговыми домами, но сейчас, в сгущающихся сумерках, устрашающе напоминали им, что они идут по улицам незнакомого города. Каландрилл вспомнил военные суда, стоявшие на причале, и чайпаку и рука его непроизвольно опустилась на эфес меча. Они шли по брусчатке, морща нос от неприятного густого сладковатого запаха, исходившего от канав и джунглей столь непривычного после чистого речного воздуха.

Здесь, на юге, солнце садилось быстро, и когда они вышли на площадь, окруженную пальмами, с небольшим приземистым зданием, освещенным разноцветными окнами и стоявшим рядом со стройной башней, разом стемнело. Каландрилл распознал в этом здании храм Бураша и позвал Брахта прочь отсюда.

— А я-то думал, что ты хочешь ублажить бога, — сказал керниец, и Каландрилл яростно замотал головой, думая о том, что прочитал у Медифа: по некоторым поверьям, священники Бураша связаны с чайпаку.

— Я принес ему жертву на «Морском плясуне», — ответил он. — Этого достаточно. Я вовсе не хочу, чтобы на нас обратили внимание.

Брахт согласился с ним, и они пошли отыскивать район гостеприимных таверн.

Наконец они вышли к высокому и узкому, как все строения в Харасуле, постоялому двору, называвшемуся «Водонос». На первом этаже располагались общий зал и кухня, а спальные комнаты с маленькими балкончиками помещались выше, одна над другой, как в башне; подняться туда можно было по скрипучей лестнице. Им дали комнату на четвертом этаже — небольшая, но вполне удобная, с двумя близко стоявшими одна от другой кроватями, с одним окном и шкафом. Они помылись в ванной комнате на втором этаже, куда запыхавшиеся слуги натаскали им воды, а затем спустились поесть.

В общем зале ужинало много лиссеанцев, но Каландрилла никто не узнал. Его земляки держались обособленно среди смуглых кандийцев и почти черных людей с огромными желтоватыми глазами и широкими носами; Каландрилл посчитал, что они из Гаша или полукровки. Все были хорошо вооружены, что и неудивительно: большая часть из них являлась моряками или наемниками; но здесь мечи носили даже купцы, а под некоторыми распахнутыми плащами они увидели поблескивающую кольчугу. Брахт и Каландрилл сели немного в стороне, рядом с колонной, защищавшей их сбоку; ужиная, они прислушивались к разноязычному говору, пытаясь выведать что-то новенькое для себя.