Запретная страсть

Отец заговорил потише, но все же голос выдавал его торжество. У Келси не было никакого желания препираться у всех на глазах, и она повернулась к пастору. Отец замолчал, но краем глаза Келси видела, что он насмешливо оглядывает склеп и дорогой, красивый гроб.

Когда пастор перешел к той части панихиды, где положено расхваливать покойного, Тим Уиттейкер негромко, но очень красноречиво хмыкнул.

– Да, трудно ему приходится, – вполголоса добавил он. – Попробуй найти хоть одно доброе слово для Дугласа Траерна, ведь он за всю свою черную жизнь никому не сделал добра.

– Папа! – прошипела Келси.

– Но это же чистой воды правда, – не сдавался отец. – Я всегда знал, что он плохо кончит. Единственное, чего я боялся, – что он отправится на тот свет слишком поздно и мы не успеем порадоваться этому. Как хорошо, что сама судьба помогла нам!

Отец шокировал ее, и Келси почувствовала раздражение. Она знала, что отец ненавидит Дугласа, но все-таки говорить здесь такие вещи…

Она локтем подтолкнула отца, и они отделились от остальных. Церемония заканчивалась, и присутствующие начали разделяться на группки, оживленно переговариваясь между собой. Повернувшись ко всем спиной, чтобы никто не мог видеть ее лица, она схватила отца за руки.

– Папа, ты только послушай себя! Ты что, и в самом деле такой эгоист и думаешь, будто человек умер только потому, что это устраивает тебя? Джинни и Брэндон потеряли брата. Он был для них родной человек, член их семьи. И они любили его, что бы он ни совершил. – Келси замолчала, со всей отчетливостью, на какую только могла решиться, представив себе ситуацию, в которой они с отцом находились. – Наши проблемы – это наши проблемы, и нам самим в них разбираться. А панихида – для Траернов. Прояви к ним уважение или отправляйся домой.

Она проговорила это с такой безжалостностью и таким не свойственным ей тоном, что отец покраснел, по-видимому, ошарашенный и пристыженный. Келси тут же охватило чувство вины: я перегнула палку, упрекнула она себя. А почему? И с беспощадной честностью ответила себе: то, что сказал отец, взволновало меня потому, что нашло отзвук в сердце. Вероятно, и я тоже эгоистично радуюсь тому, что получила свободу, что теперь никто и ничто не заставит меня выйти за Дугласа Траерна. А отца не посадят в тюрьму.

– Прости, папа, я не хотела тебя обидеть.

– Нет, это ты прости меня, милая. – Отец приложил теплую пухлую ладонь к ее щеке. – Мне было даже подумать тяжело, что ты станешь его женой. Я же знал, как ты к нему относишься. И все это по моей вине. – Голубые глаза увлажнились и заблестели на солнце. – Я искал для тебя выход, но так ничего и не смог придумать.

Отец казался таким несчастным, стоя на ветру с растрепавшимися седыми вьющимися волосами, что Келси почувствовала себя виноватой за сорвавшиеся с языка сердитые слова. Но в чем же я виновата? – возразила она себе. Он, видите ли, ничего не смог для меня придумать! Разве это я сделала ту страшную глупость, за которую пришлось бы расплачиваться моим замужеством? Он сам дал Дугласу все карты в руки, и тот в любой момент мог заявить в полицию об украденных у компании деньгах, которые Тим Уиттейкер просадил на ипподроме, собачьих бегах и в карты. Ну какой отец допустит, чтобы дочь расплачивалась за его долги?!

Какой? Слабый. Эта мысль пришла ей в голову не впервые. Она всегда знала это.

– Ладно, папа, ничего, – пряча слезы, проговорила Келси и взяла его под руку. – Все будет хорошо. Только, пожалуйста, не говори так, тем более здесь. Прошу тебя.

– О, Келси, дорогая моя. Прости, я такой никчемный старикашка!

Он обхватил ее руками, и она положила голову ему на плечо. Но плакать ей не хотелось, ведь слова отца были мольбой о прощении, а не предложением поддержки. Она похлопала его по широкой и сильной спине. Ну, не обидно ли, что такая спина не может сама тащить свою ношу?

– Келси, как ты?

Тихонький, подавленный голосок Джинни оборвал ее мысли, и Келси отстранилась от отца. Рядом был еще один человек, нуждавшийся в утешении, к тому же слишком маленький, чтобы справиться со свалившимися на него горестями.

Она посмотрела на девочку, очень надеясь, что улыбается уверенно.

– О'кей, – сказала она. – А ты?

– Я хочу к Брэндону. – Джинни насупилась и часто-часто заморгала, сдерживая слезы. Волосы у нее были заплетены в тугую косу, что не красило ее маленькую веснушчатую мордашку, да и черное платьице сидело плохо. Она очень походила на бедную сиротку, какой и была на самом деле. – Ты говорила, что мы поедем сегодня. А когда?

– Скоро. Давай вернемся домой, поможем принять гостей, а потом поедем в больницу.

Джинни радостно обняла ее, и в груди у Келси похолодело от нарастающего чувства вины. В день похорон Дугласа ей до смерти хотелось увидеть Брэндона, и она ничего не могла с собой поделать.