Запретная страсть

Оно было ей не по размеру, а может, она похудела. Когда она опускала руку, оно соскальзывало к суставу. И перевертывалось к мизинцу, когда она печатала. Наверное, оно доставляло массу неудобств, потому что Келси часто снимала его. Дугласа это очень раздражало. Как только он входил в комнату, его глаза немедленно устремлялись на ее левую руку, а вопрос, который он неизменно при этом задавал: «Келси, где твое кольцо?» – был настолько требовательным, что она виновато вспыхивала и быстро надевала его.

При этом она старалась не смотреть на Брэндона, как будто ее вынудили сделать что-то грязное и ей не хотелось, чтобы кто-нибудь это видел. А ему и не хотелось смотреть. Всякий раз, как брильянт скользил по ее пальцу, сердце подпрыгивало у него в груди и начинало бешено биться.

Надо ли удивляться, что Дуглас догадался, как я отношусь к ней. Наверное, я был скрытен, как поезд, сошедший с рельсов. Но я ничего не мог поделать с собой – я ненавидел это кольцо.

Брэндон встал. Утром я немедленно избавлюсь от этого кольца – возвращу, продам, подарю на худой конец. А сейчас надо поскорее убрать его с глаз долой.

У Дугласа был тайник под полом, страшно секретный сейф, какие он любил. Шифр замка он доверил только родному брату. Вот самое подходящее место для захоронения образчика дурного вкуса и параноидного чувства собственничества, решил Брэндон.

Но когда, согнувшись в три погибели над половицей, скрывавшей тайничок, он набрал шифр и открыл замок, оказалось, что Дуглас уже схоронил там что-то. Неужели этот листок бумаги он считал такой ценностью?

Изумленный Брэндон долго простоял на коленях, пока наконец коленка не разболелась так, что не было сил терпеть. В сотый раз он читал и перечитывал бумагу, думая о том, что это самая большая и самая важная загадка из всех.

Если бы только сообразить, какую роль она во всем этом играет!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В этом есть какая-то закономерность, отрешенно думала Келси. Именно сегодня должна быть гроза. Ведь была же она в тот день, когда началась вся эта сумятица, значит, будет и теперь, когда все близится к концу.

Каких-то несколько минут назад редкие тяжелые капли падали на ее волосы и плечи, пока она бежала к дому, усталая и замерзшая после марафона с мистером Фарнхэмом.

И едва она успела войти в свою комнату, капли зачастили, словно в танце, поставленном сумасшедшим балетмейстером, пока не слились в плотную подвижную завесу.

Часто вспыхивала молния, и в ее отсветах похожие на призраки деревья плясали в том же сумасшедшем ритме, сменяя на стекле бледные отпечатки грустного и усталого лица.

Никто бы не догадался, что обладательница этого лица только что получила для своей компании заказ на миллион долларов. Или что мужчина, которого она любит, только сегодня пережил чудо прозрения. Скорее можно было догадаться о том, что у нее разрывается сердце.

Внезапно порыв ветра швырнул полог дождя в окно. Руки Келси покрылись гусиной кожей, и она стала их растирать. Все было кончено. Час назад она завершила работу, входившую в круг ее профессиональных обязанностей, – закончила договор с мистером Фарнхэмом. Прочитав ее предложения и увидев выбранный ею участок, мистер Фарнхэм поразительно быстро принял решение и подписал бумаги, по которым «ОДК» получила очень выгодный заказ. Однако радости не было.

Если у Брэндона нет намерения уволить меня, а, судя по всему, такого нет, он захочет, чтобы я поскорее перебралась в город и занялась координированием работ. Значит, у меня больше нет повода оставаться здесь. Брэндон выздоровел, и я ему больше не нужна. Он может сам вести машину, куда только ему заблагорассудится, и гулять по любому причалу в Сан-Франциско. И даже по три раза в день кушать с ложечки китайский бульон с яйцом.

Я сделала все, что в моих силах, чтобы доказать верность семье Траерн и самому Брэндону. На работе благополучно провела самую крупную в истории компании сделку. Дома была мастером на все руки: и горничной, и шофером, и секретарем – в зависимости от того, в чем была потребность. И все это трудное время была рядом с Джинни, успокаивая и утешая, вытирая ей горючие слезы.

А накануне вечером поняла, что Брэндон слеп не только в прямом, но и в переносном смысле. У него сложилось искаженное представление обо мне, он видит лишь злодейку сирену, поработившую, обесчестившую и в конце концов погубившую его брата. И все мои поступки он объясняет, исходя из этого предубеждения. К тому же вчера вечером отец наговорил такого…

Вот вам и доказательство, которое он искал, разве не так? Даже если мои поцелуи и сердечное отношение заставляли его усомниться в правильности этих выводов, то жалкие излияния отца уже не оставили сомнений. Чего там гадать: мы с отцом – одна шайка, все это время доившая Дугласа…

На глаза набежали горячие слезы. Вечно, вечно этот отец! Я люблю его, болею за него, но сколько можно жертвовать собой ради него?

– Келси!

За дверью раздался голос Франциски, и Келси ответила, не поворачивая головы:

– Да, я здесь.