Запретная. Ты всё равно будешь моей

Не задумываясь, диктую их папе.

Папа после продиктованного мной номера и вправду расслабляется, а вот я скорее напрягаюсь. Хотя у нас теперь максимально безобидный разговор. О том, как у меня настроение, как я предвкушаю учёбу, как у него дела, как моя группа и тому подобные безобидные мелочи. Но только они не отвлекают от всё более настойчиво пульсирующей в голове мысли, что ведь папа позвонит на тот самый номер. Получается, кому?..

Мы прощаемся, когда Антон уже начинает откровенно скучать и залипать в своём телефоне, уловив, что больше я тут спектакль устраивать не буду и врать тоже. Но мне хватило и того, что было.

А потому слегка напряжённо украдкой смотрю в непроницаемое лицо Антона, продолжающего сидеть у себя в телефоне после моего разговора. Не сразу, но всё-таки решаюсь:

— Чей это был номер?

Антон бросает на меня короткий нечитаемый взгляд:

— Мой.

Зачем-то киваю, хотя на меня уже не смотрят. Что ж, предсказуемый исход с номером. Вряд ли Антон в такой ситуации мог ориентироваться и дать мне чей-то ещё. Да и зачем? Хотя я немного опасалась, что он каким-то образом знал номер моего куратора и дал мне именно его — из вредности, потому что не понять меня было невозможно.

Прочистив горло, выдыхаю и тихо поспешно проговариваю:

— Папа завтра позвонит тебе. Поговоришь с ним от лица куратора? Есть специальная прога, которая слегка меняет голос.

Как же мне не хочется просить именно об этом и именно этого человека, кто бы знал! Но выхода, кажется, действительно нет. У Антона довольно взрослый голос, мужественный и глубокий. Красивый… И узнаваемый. По крайней мере, для меня. Но папа каждый день слышит множество и запросто мог бы стереть из памяти разговор с этим парнем два года назад. Так что спалиться и без проги не так уж просто, наверное. Но лучше перестраховаться.

Хмыкнув, Антон откладывает телефон, смеряет меня пристальным взглядом и вкрадчиво интересуется:

— С какой стати я буду покрывать твою ложь?

Мне кажется, или у него во взгляде появляется опасный блеск?

Сглатываю, призывая себя сосредоточиться. Я ведь уже решила, что с Антоном вполне реально договориться, и вообще он вполне неплохой парень.

— Ну пожалуйста, — мягко прошу и даже просительно улыбаюсь. — Это очень важно, ты же слышал, — слегка иронизирую над собой.

Антон не улыбается в ответ. Но мою последнюю фразу всё же не оставляет без внимания:

— Милые у вас отношения, — кривит губы, бросая на меня насмешливый взгляд. — Доверительные.

Мне вроде бы не должно быть дела до этой скорее поверхностной характеристики от человека, который нас с папой не знает, но отчего-то задевает. Я ведь вообще-то почти впервые папе соврала. Такие разы по пальцам перечитать можно, и каждый имеет весомую причину.

— Ты не понимаешь, просто… — начинаю, и тут же осекаюсь. И что я ему скажу?

Но Антону моя заминка явно не по душе. Даже такого начала ему хватает, чтобы уцепиться и потребовать пояснений:

— Что? — спрашивает с нажимом, даже настойчиво. — Если ты уж просишь меня вмешаться, обрисуй причину.

Прикусываю губу, колеблясь. Но недолго — Антон спрашивал так, будто ему важно знать. По непонятным мне причинам, но тем не менее. Значит, вопрос принципа, придётся ответить.

Да и что теперь скрывать, когда я и так врала перед ним? Постыдное он уже слышал, почему бы и личное не раскрыть следом? Ведь не такая уж тайна же. Пусть я это мало с кем обсуждаю, только с подругой одной.

— После смерти мамы папа слишком меня опекает, —  тяжело вздохнув, признаюсь, не глядя на Антона. — Поэтому я и захотела общагу, мне не хватает свободы. Еле убедила его дать мне немного больше самостоятельности, но с условием, что на выходные я к нему. А если он увидит меня такой… — показываю на свои ноги и горько усмехаюсь. — Боюсь, больше мне свободы не видать.

На какое-то время повисает пауза, во время которой я почему-то не решаюсь посмотреть на Антона. Но чувствую, что он смотрит на меня. От этого немного не по себе. Или от того, что открылась ему?

— Жаль насчёт твоей мамы, — его голос звучит непривычно мягко.

Так, что я всё-таки смотрю на Антона. Выдерживаю его спокойный взгляд своим, каким-то образом поддержку в нём устраиваю. И дальше говорить проще становится:

— Да, это было тяжело. Особенно папе, мне тогда было десять.

— В десять тоже многое понимаешь, — возражает Антон так, будто точно знает, о чём говорит.

И теперь уже меня подмывает спросить о его прошлом. О том, откуда такие выводы. И что он имел в виду спрашивая, противно ли мне его происхождение… Какие тайны скрывает этот парень? Он ведь только с виду жёсткий, а на деле человечный. Иначе бросил бы меня.

Вспоминаю про гонки — это был способ заработать?

Но спрашивать обо всём этом я не решаюсь. В конце концов, мы друг другу чужие. Я уже воздвигла стену между нами.

— Так ты поможешь мне? — просто уточняю.

Антон тоже перестраивается. Вместо задумчивого его взгляд снова становится забавляющимся.

— Какой мне с этого толк?

Неожиданный ответ. И это после его сочувствия моей ситуации?..

— Я ведь рассказала причину, — осторожно напоминаю.