Запретная звезда

События тех дней Эйлит помнила смутно, тогда ей было всего пять. В голове возникал образ вечно горящей печки, на которой они спали все впятером: она, уже взрослый брат, которого она почти не помнила (он погиб от бандитского ножа на ярмарке невест в Хильдере спустя год, весной), маленький братик и родители. Спали, укрывшись шерстяными одеялами и прижавшись друг к другу, как воробьи. Страшно не было, было тепло и очень тесно. Мать прижимала к себе младенца, тот постоянно плакал тонким пронзительным голоском и мешал всем спать. Мама качала ребенка и тихо пела о далеких краях, где живут огромные черные ящерицы, о хрустальном троне Альхора и чудесах, которые бог творил одним мановением руки. Пела о Нефертуме, о четырех звездах, что горят у него в груди, и о том, что когда-нибудь он родится среди людей. Пела спокойно и царственно, и сказка становилось былью. От печи шло душное, кирпичное тепло, а за окном выла метель, как голодный волк, пытаясь пробраться в дом и забрать их семью из маленького теплого мирка.

И в ту ночь ей это удалось.

Самое страшное произошло потом, через несколько дней, когда, казалось бы, уже не могло случиться. Безымянный братик застудился. Приходил лекарь, натирал его тельце мазями и отпаивал зельями. Малыш лежал в люльке и хрипло плакал, постоянно, без остановки. Мать снова пела ему, качая люльку, и голос ее дрожал, то и дело срывался на всхлипы. Эйлит в комнату не пускали. Несколько дней она бродила по дому, как призрак, выполняя все домашние дела, какие умела, при этом находясь в каком-то прохладном липком полусне. А когда комнату наконец открыли, люльки в ней уже не было. Вроде бы привычный дом опустел, а Эйлит долго не хотела понимать почему.

С тех пор мать изменилась, словно в ней угасла животворящая искра, и осколок той ледяной зимы поселился в ее сердце: она стала жестокой.

Когда Эйлит сломала нос, с размаху влетев в ребро двери (играла с петухом в разбойников, по всей видимости, уступая), мать ругалась так сильно, что девочке впервые захотелось умереть. Она не пожалела ее, нет, у нее даже в мыслях не было, что старшей дочери может быть больно. Нос, кстати, до сих пор был кривой и неправильный. Эйлит коснулась его пальцами и усмехнулась: вот оно, последнее напоминание об их прежней жизни.

После рождения Эйдин (до нее было еще два мертворожденных младенца и еще три после) нрав матери чуть смягчился, однако она начала говорить странные вещи. Однажды, когда Эйлит подметала кухню, а мать сидела в отдалении и кормила Эйдин молоком, она вдруг сказала:

– Вы единственное наше сокровище. Ты и Ди. Я буду защищать вас ценой своей жизни, понимаешь? – и посмотрела так пронзительно, что Эйлит ощутила приступ тошноты. – И я хочу, чтобы вы защищали друг друга. Поклянись мне в том же, слышишь? Поклянись!

Эйлит поклялась. И она не отступится.

Чеканная походка, скрип сапог, бряцанье металла, запах псины. О, Эйлит прекрасно знала, кто шел к ней.

Тот самый огневик, которому она как-то умудрилась сломать руку. Пес с острой мордой и обвислыми ушами, похожий на легавых для охоты на уток. Такая собака, только пятнистая, когда-то была у дяди, и тот ею очень гордился. Только вот у огневика шерсть была красно-медная и длинная, локоны на затылке собирались в неаккуратный хвост. Маг был довольно молод, насколько можно судить, немногим ее старше. Облачен в простой кожаный жилет поверх крестьянской туники, холщовые портки и сапоги из мягкой замшевой кожи. На поясе болтался меч с гардой в виде ока, с голубым камнем, точно таким же, как у Вороны. Поврежденная рука, привязанная к лубку, болталась на полоске ткани, однако он все еще оставался опасен.

Огневик, не мигая, смотрел на Эйлит, словно ожидая от нее подвоха. Глаза у него были чайно-коричневые, почти золотые, с большими зрачками, в них отражался свет из окна. Через щель в решетке он бросил ей свернутую одежду:

– Надевай, – велел и уже собирался уходить. Нельзя, чтобы он ушел!

– Пить… пожалуйста… – попросила Эйлит как можно жалостливее.

Огневик нервно повел плечами и снял с пояса бурдюк. Осторожно приблизился, словно это пленница представляла здесь опасность, и бросил его в руки. Затем сразу отпрянул, продолжая удивленно на нее пялиться.

Эйлит с трудом убрала пробку – сил у нее не оставалось – и хотела было влить содержимое в глотку, но что-то остановило ее. Что, если это то же усыпляющее зелье, что ей дали, когда поймали?

Она вытряхнула пару капель на язык. Вода, слава Альхору, обыкновенная вода! Пока она жадно пила, огневик продолжал смотреть, поглаживая рукоять меча. Конечно, у каждого свои странности, но Эйлит сделалось не по себе.

Допив воду, она осторожно протянула бурдюк обратно.

– Спасибо, – выдавила из себя улыбку. Любезностью можно добиться больше, чем криками, правда? К тому же это ведь она сломала ему руку. – Уважаемый маг… Не скажите ли вы, где мы сейчас находимся?

Огневик повесил бурдюк обратно на пояс, развернулся и зашагал прочь.

– Эй! – Эйлит прижалась к решетке. – Постойте! Умоляю!

Эхо заполнило собой весь коридор. Маг остановился. Ладонь легла на рукоять меча.