Запретное чтение

В ту зиму, после истории с письмом-оригами, я изо всех сил старалась относиться к Иэну объективно. И думаю, мне не почудилось, что взгляд у него стал скучным и безрадостным и что он стал как-то по-новому переминаться с ноги на ногу, как будто сердито ждал, пока освободится уборная. Иэн всегда был склонен к быстрой смене настроения, но раньше он часто бывал радостным и иногда даже слишком шумно веселился, теперь же ничего такого в нем не осталось. Как-то в начале января я дала ему “В поисках восхитительного”[46], и на следующий день он принес книгу обратно.

– Ерунда какая-то, – сказал он. – Я не стал дочитывать.

Я была потрясена. “В поисках восхитительного” – да мои лучшие читатели проглатывали эту книгу за день и ради нее были готовы пропустить обед, если потребуется!

– Хорошо, что же тебе дать?

– Еще какого-нибудь идиотизма.

– Идиотизма?

– Ну, тут во всех книгах сплошной идиотизм, так что мне все равно. Дайте мне какую-нибудь детсадовскую книгу.

Он втиснулся в одно из пластиковых кресел, предназначенных для трехлеток, и не глядя схватил “Чернику для Салли”[47]. Он стал так быстро перелистывать страницы, что я забеспокоилась, как бы он их не разорвал.

– Это самая умная книга на свете. Просто гениальная. Мне она не по силам. Тьфу.

Он затолкал книгу горизонтально поверх книжек с картинками.

В другой день он кубарем слетел с лестницы, в еще застегнутой куртке.

– Не говорите ей, что я здесь! – прошептал он, пробежал мимо меня и затерялся среди книжных стеллажей. Я видела его лицо не больше секунды, но успела заметить, что он не выглядел испуганным. На ребенка, который просто решил поиграть, это тоже не было похоже. Скорее это смотрелось так, будто он решил быть плохим.

Через минуту по лестнице спустилась миссис Дрейк – настолько торопливо, насколько позволяли высоченные каблуки, джинсы и серый кашемировый свитер.

– Прошу прощения, Сара-Энн, вы не видели моего сына Иэна? – спросила она.

Господи, какой же она была худой! Локти казались самой полной частью ее рук.

Иэн не видел меня со своего места за стеллажами, поэтому я молча указала в сторону ряда с биографической литературой. Миссис Дрейк исчезла там же, где и он, раздался сдавленный крик Иэна, и я увидела, как она потащила его обратно вверх по лестнице, вцепившись ярко-розовыми ногтями ему в плечо. С лестницы эхом доносился его голос:

– Мама, ну ты ведь зря на меня злишься, потому что – ай! – потому что ведь, когда я там прятался, я уже раскаялся! Мама, я раскаялся, ты не должна на меня злиться!

Мне бы следовало внимательнее отнестись к его скрытности, к желанию спрятаться и стать незаметным. И когда на следующей неделе он заговорил со мной о нашей уборщице, мне бы тоже стоило насторожиться. Он остановился перед моим столом, состроил нарочито безразличное лицо и спросил самым нейтральным голосом, на какой только был способен:

– А кто убирается в этой идиотской библиотеке?

– Прости, Иэн, я не поняла вопроса.

– Я говорю, кто тут в библиотеке убирается?

– Очень хорошая женщина, миссис Макреди. Она приходит и пылесосит. У нее седые волосы.

– А она каждый день приходит?

– Понятия не имею. Может, и не каждый. Скорее через день.

– А она приходит после того, как вы уходите, или перед тем, как приходите?

– Прости, Иэн, мне надо работать.

– А разве ваша работа заключается не в том, чтобы отвечать на вопросы детей?

– Да, но только если это вопросы о книгах. Ты хочешь спросить о какой-нибудь книге?

Иэн взял в руки лежавшую у меня на столе “Продолжайте, мистер Боудич”[48].

– Да, – ответил он. – Если я сейчас уроню эту книгу и мы будем ждать, пока придет уборщица и положит ее на место, она придет перед открытием библиотеки или после ее закрытия?

– На это я тебе отвечу, что класть книгу на место будешь ты сам, потому что это ты ее уронил.

Он уронил книгу и убежал вверх по лестнице.

После этого я не видела Иэна пять дней – пожалуй, это был для него рекорд. В следующий свой визит он принес мне тарелку печенья, покрытого голубой глазурью, посередине у каждого было по зеленой кляксе. Иэн казался почти таким же, как раньше. Он на цыпочках подкрался к тележке возврата книг, у которой я стояла. Я решила неделю не садиться на свое рабочее место, чтобы посмотреть, не пройдет ли сыпь. Соня помахала мне, подтолкнула дочку к полке с мягкими игрушками и ушла обратно наверх.

– Хотя сейчас еще январь, я испек печенье в честь Дня святого Патрика, потому что это следующий хороший праздник! – сообщил Иэн. – Голубой цвет означает океан, а зеленый – это Ирландия! Я красил глазурь пищевым красителем, и у меня руки до сих пор синие.

Он поставил бумажную тарелку, накрытую целлофановой пленкой, в тележку возврата и показал мне свои бледно-голубые ладони.

– Ты теперь настоящий смурф, – сказала я.

– Настоящий кто? – переспросил он. – И кстати, простите меня за тот случай с книгой, которую я уронил. А не приходил я сюда так долго, потому что у меня было крещение, и мы устраивали праздник, и мне подарили тысяч пять разных книг.

Я стащила с края тарелки целлофан и взяла одно печенье.