Запретное видео доктора Сеймура

Выражение ее лица меняется, и теперь на нем легкое недоумение, как будто даже сама постановка вопроса демонстрирует отсутствие у доктора Сеймура неких базовых понятий о природе их взаимоотношений.

— Сам знаешь. Мы здесь, чтобы смотреть.

— Ты хочешь посмотреть кассеты?

Он указывает на лежащий у ног полиэтиленовый пакет.

— Пока нет.

— Что же тогда?

— А ты не хочешь посмотреть мои кассеты?

— Фильм для взрослых?

Доктор Сеймур хихикает, марихуана начинает действовать.

— Нет, не для взрослых. Скорее для семейного просмотра.

Шерри Томас встает, слегка пошатываясь, и направляется к спальне. Она скрывается из виду. Доктор Сеймур следит за ней малоосмысленным взглядом. Она возвращается с видеокассетой в руках. Он смотрит на корешок, где черным фломастером написано одно слово.

— «Карл». Что за Карл?

— Мой первый парень. Из Солт-Лейк-Сити. Он давно женат, у него дети.

Она скармливает кассету стоящему на полу под гигантским экраном видеомагнитофону и нажимает «Воспр.».

На экране появляется молодой широкоплечий парень с фигурой, характерной для игроков в американский футбол, закамуфлированной мешковатой футболкой. Шерри Томас садится обратно и снова затягивается косяком. На видео Карл с баскетбольным мячом; камера отъезжает, и мы видим задний двор и кольцо, прилаженное к стене большого деревянного дома.

— Он жил в этом доме со своими родителями Недом и Франсин. Нед был тот еще чудак на букву «м». Пытался ко мне подкатить. Я дала ему по роже. Но он не отставал. Упорный, гад.

Карл целится и производит бросок. Мяч летит и попадает в корзину. Карл издает возглас и начинает пританцовывать. За кадром слышится звук, в котором узнается смех Шерри.

Далее следует сцена в интерьере — в большой, вульгарно украшенной комнате на столе огромная индейка и дымящиеся миски с овощами. За столом сидят четыре человека, они улыбаются и протягивают к камере бокалы. Один из присутствующих — Карл, другой — мальчик лет пятнадцати, тощий и в очках. С другой стороны стола двое взрослых средних лет: толстоватый краснолицый мужчина с неопрятными усами и редеющей шевелюрой и миниатюрная аккуратная женщина в домашнем бледно-розовом свитере. Она нерешительно улыбается; мужчина осклабился во весь рот. У обоих парней вид такой, будто они ждут не дождутся, когда это все закончится. Перед накрытым прибором свободный стул — предположительно для Шерри Томас.

— Счастливого Дня благодарения!

Теперь она наклоняется и нажимает на стоп-кадр.

— Идеальная американская семья. Знаешь, я тогда думала, что действительно способна на это.

— На что?

— Вписаться. К обезьянкам в зоопарк. Я этого и хотела. Наверно, и до сих пор хочу. Но сейчас я с другой стороны клетки.

— И как там?

— Холодно. Ясно. Беспредельно. Посмотри на женщину. Мать Карла.

— Какая она была?

— Очень напуганная. Ты когда-нибудь видел такой ужас?

Она нажимает кнопку пульта, и картинка укрупняется, лицо матери Карла заполняет экран. Непроницаемая улыбка, все крайне сдержанно. В глазах ее желтый отсвет, навевающий мысль о тихом домашнем ужасе.

Заговорив, доктор Сеймур произносит слова медленно и с трудом, как будто ему стоит серьезных усилий сосредоточиться.

— Я как-то странно себя чувствую.

Шерри Томас останавливает на нем свой взгляд.

— Смотри.

Она снова нажимает «Воспр.». Кадр удаляется от лица матери и уже вмещает в себя всю сцену. Затем слышно клацанье, когда камеру кладут на какую-то ровную поверхность и устраивают так, чтоб было видно весь стол. В кадре появляется улыбающаяся Шерри Томас. На вид ей лет семнадцать. У нее высветленные волосы с начесом, как у Фары Фосетт. На ней красная юбка и полупрозрачная блузка. Щеки ее горят.

Запись продолжается. Она танцует вокруг стола, изображая чирлидершу. Вместо помпонов у нее диванные подушки. Затем она кладет их на место и целует Карла в щеку.

— Не отдавай всего ему, оставь немного мне, — говорит отец Карла.

— Я ненавидела его всем сердцем, — говорит Шерри Томас, не отрывая глаз от экрана.

Доктор Сеймур не глядит на нее. На экране молодая Шерри высвобождается из объятий бойфренда и идет вдоль стола туда, где, раскрыв ей объятия, сидит Нед. Но, увернувшись, Шерри игриво тянется к его прибору и начинает кормить его индейкой. Шерри закидывает, как в топку, еду, сотрапезники смеются. Сначала Нед подыгрывает, дурачится и смеется вместе с остальными. Но Шерри не останавливается. Он проглотил уже пять полных вилок, смех понемногу стих, и Нед уже протягивает руки в мольбе:

— Хватит. Хватит. Я из-за тебя буду толстый.

— Ты и так толстый, старый орангутанг.

Теперь она берет в руку еще несколько кусков нарезанной индейки и пытается запихнуть их ему в рот. Звучит прерывистый, неуверенный смех. Нед явно не знает, что делать. Он открывает рот, как будто продолжая игру, но совершенно очевидно, что он уже объелся. Шерри, оценив возможности, запихивает ему в пасть огромную горсть и поджимает так, что он начинает давиться. Вдруг он грубо отталкивает ее.

Мать Карла в ужасе застывает. Братья снова смеются, когда Нед с красным лицом пытается сначала все проглотить, а потом — выплюнуть.