Запретные игры (СИ)

Надя не плачет. Уже не плачет. Она выплакала все слёзы до этого дня. Двое суток я не мог остановить ее истерику. Мне хотелось крушить, найти виновных и всех уничтожить. Но виновных нет. Я душевный деградант. Совершенно не умею утешать женщин. Я не знаю, как это делать, и не нахожу слов. Этот навык мне был ни к чему в жизни. Приоритеты были другие. Я настолько циничный и чёрствый, что хочется за это въе*ать себе по морде.

Всё, что я могу, – организовать похороны на высшем уровне и держать ее в своих руках. Пытаюсь утешить Надю прикосновениями, своим теплом и дыханием. Это всё, что я могу.

Сегодня холодно. Всю ночь лил дождь, вокруг грязь, сырость и пронизывающий ветер. И я прижимаю Надежду к себе сильнее, закрывая от ветра.

— Наденька, — подходит к нам какая-то женщина. — А ты почему не прощаешься с бабушкой? Внучка все-таки. Возле гроба должна быть. Нехорошо это – стоять в стороне, — осуждающе произносит она.

А Надя вся сжимается в моих руках. Девочка поднимает голову, смотрит на меня.

— Я не могу… — шепчет мне одними губами. — Не могу смотреть на неё мертвую. Это не она там. Не могу, — ее глаза снова наполняются слезами, а губы начинают дрожать.

— Не надо, — шепчу ей в ответ и снова прижимаю к себе.

Поднимаю глаза на женщину.

Грубить на похоронах – нехорошо?

Послать женщину в годах – тоже не очень, да?

— Нехорошо подходить к внучке покойной с осуждением, а не с утешением, — сквозь зубы произношу я, давя на женщину взглядом. А взгляд у меня сейчас такой, что самому от себя жутко. Я не спал двое суток, не мог отойти от Нади. — Побеспокойтесь о своей душе, осуждение – это грех. Ибо каким судом судите, таким будете судимы.

Женщина распахивает глаза, а потом отходит от нас подальше. Оборачивается на меня, снова давлю на нее взглядом, так что она крестится. Хочется зло усмехнуться, но я сдерживаюсь.

После похорон и поминального обеда в ресторане, где Надя не прикоснулась к еде, мы садимся в машину. Она отстраняется от меня, отодвигаясь подальше, кутаясь в пальто. Я теряю ее тепло и ловлю волну отчуждения. Она словно только сейчас пришла в себя и поняла, что весь этот день была в моих руках. А мне не хочется ее отпускать, иначе я ее потеряю. Мне надо как-то вкачать в нее жизнь и помочь пережить горе.

Как?

Деньги, с помощью которых я привык все решать, здесь мало помогут. Хочется побиться головой о стену.

— Тимур, домой, — велю водителю.

— Можно мне домой? — тихо спрашивает Надя, смотря в окно.

— Да, конечно, мы едем домой, — пытаюсь взять ее за руку, но она убирает свою ладонь с сиденья. Я прямо вижу, как между нами снова вырастает стена.

— Нет, вы не поняли.

Опять это чертово «вы». Злюсь. Но внутри себя переживаю свои психи самостоятельно. Я боюсь вообще говорить с ней. Боюсь сказать лишнее или сорваться на приказы, как привык.

А хочется приказать ей. Заставить есть, пить и жить дальше. Потому что еще немного – и она начнёт падать в голодные обмороки.

— Я хочу к себе домой, туда, где жила бабуля. Я хочу в ее дом, где пахнет ей, где ее вещи и незаконченные дела, — хрипло поясняет она.

Хочется сказать «нет»! Зачем? Зачем травить себе душу? Зачем доводить себя окончательно? Но сказать ей «нет» я теперь не могу.

— Хорошо, — киваю. — Тимур.

— Понял, — кивает мне парень и сворачивает в нужном направлении.

Всю оставшуюся дорогу она смотрит в одну точку в окно и почти не двигается. А я смотрю на девочку. Внимательно смотрю, пытаясь понять, почему меня так цепляет и волнует ее душевное состояние. Почему мне хреново и невыносимо, оттого что плохо ей. Почему мне важно сделать ее счастливой? Почему я, как умею, не беру силой, а пытаюсь найти подход? Почему?

Сжимаю на секунды переносицу.

Отчего-то в голову лезут слова Лизы о том, что я собрался жениться в третий раз.

А я собрался?

Ну как иначе? Моей любовницей у нее быть не получается. Значит, будет женой. Ибо отпускать я ее эгоистично не хочу.

Опять думаю только о себе?

Опять мудак?

Не так надо?

Ну а как?

Да, статус моей любовницы – это уже унизительно для девочки. А унижать я ее больше не хочу и не посмею.

Тимур паркуется возле дома. Выхожу первый, но, пока обхожу машину, Надя уже выходит сама.

Не хочешь ты от меня внимания?

Ладно, переживу. Но моего внимания меньше от этого не станет.

Она снова идёт к калитке дома, словно не замечает меня.

— Тимур, охрану к дому. Ты тоже будь рядом, — распоряжаюсь я.

Надя открывает калитку и оборачивается.

— Олег, — заглядывает мне в глаза.

— Да, Надежда, — прохожу ближе.

— Спасибо вам огромное за то, что все организовали. Не знаю, что бы я без вас делала, — выдыхает она. — Я правда очень вам благодарна, — снова повторяет. — Скажите, сколько я вам за это должна? Я рассчитаюсь, мне положены выплаты на погребение, у бабули был вклад в банке, я все сниму, когда смогу, и отдам.

— Что ты несёшь?! — меня всё-таки взрывает, повышаю голос. — Ты ничего мне не должна! Только посмей мне что-то вернуть!

Надя сглатывает и опускает глаза.

Да блять! Надо было мягче. Выдыхаю.

Она заходит в калитку, я за ней. Не собираюсь оставлять ее одну. Не хочу терять ее из виду.

Надя снова оборачивается.