Запретные практики

– Нет, с ума ты точно пока не сошла. Просто мы с тобой одно целое. Единая сущность. Но если нам надо, так устроено, что мы можем разделяться, – попыталась объяснить женщина.

– Как амеба, что ли? – Панкратьева вспомнила школьный учебник с картинкой, показывающей деление амёбы.

– Почти, но амеба делится на две разные сущности, а мы на две одинаковые. Можем и на три, – собеседница Панкратьевой призадумалась, – да хоть на десять.

– А зачем нам это надо? Десять одинаковых амёб! – удивилась Панкратьева.

– Представь, что тебе захотелось спуститься в Марианскую впадину и посмотреть, как там всё устроено. Ну или на Марс, например. Ты надеваешь специальный костюм, который защитит тебя от вредной среды и погружаешься в морскую пучину или ступаешь ногой на неведомую планету. Но кто-то же в центре управления полетами или на морском судне должен тебе помогать. И представь, что ты можешь разделиться, и одна твоя часть останется наверху, а вторая пойдет заниматься исследованиями. Поняла?

– Примерно. Только не поняла при чем здесь я? Я ж не собираюсь в Марианскую впадину лезть!

– Аня, не тупи, – женщина тяжело вздохнула, – правильнее будет говорить, не я, а мы пока нас двое, и мы стоим лицом к лицу. Правильно, во впадину мы с тобой лезть не собираемся. Но мы с тобой, то есть я в смысле мы, решили полезть в материальный мир. Цветы, например, понюхать, ну или поцеловать кого-нибудь. Хорошее, кстати, дело. Но попасть в материальный мир можно только, если надеть на себя специальный костюм, то есть материальное тело. Да не просто абы какое тело, а полностью соответствующее нашему представлению о себе. Видишь ли, все чувства, которые ты испытываешь в материальном мире, находясь в своем костюме, испытываем мы обе: и боль, и радость. Так устроено. И тут возникает вопрос о смысле всей этой нашей затеи.

– Хороший вопрос, мне тоже очень хотелось бы это понять, – задумчиво сказала Панкратьева, разглядывая своего двойника.

На лице женщины в отличие от лица самой Панкратьевой совершенно не было морщин, седых волос у нее тоже не наблюдалось. Хотя у Панкратьевой они в данный момент тоже хорошо закрашены.

«Небось и растяжек на животе после родов у нее тоже нет», – подумала Панкратьева с завистью.

– Аня, опять тупишь! Конечно, у меня нет никаких растяжек! Откуда бы им взяться? У меня ж и тела материального тоже нет, вернее есть, но оно твое, в смысле наше! Однако, всю твою боль во время родов я ощутила сполна, – в ответ на ее мысли сказала женщина.

Панкратьева протянула руку и потрогала руку своей собеседницы. На ощупь рука женщины была совершенно нормальной и теплой.

– Ага! Это ты решила проверить, если у меня тело, а заодно есть ли у этого тела температура. Слушай, ты же не дура, то есть мы не дура! Ну, какие растяжки и морщины? Ты на себя посмотри. У тебя их тоже нет, они в машине остались! А ощущаешь ты тепло моей руки мысленно, исходя из опыта, полученного внизу. Ты уже твердо знаешь, какой температуры должна быть рука. Ты принесла эти свои знания сюда, наверх, – сказала женщина-двойник. – Так вот, я не закончила. Мы с тобой ввязались во всю эту историю не просто, чтобы измерить температуру руки, а чтобы испытать любовь, ощутить счастье, познать радость материального мира. Именно радость! Плакать и страдать мы с тобой вовсе не собирались. Впрочем, никто не собирается. Мы ведь с тобой не одни такие. Людей вон сколько на планете. И все предпринимают экспедицию в материальный мир, чтобы ощутить счастье и радость.

– Хороша радость! – Хмыкнула Панкратьева.

– Вот именно! Как только сущность попадает в материальный мир, здравствуйте, приехали. Основная задача отодвигается куда-то в сторону, и все начинают страдать. Я не беру во внимание детские годы, там полная амнезия, без этого никак, только редкие обрывки сознания. В это время сущность выращивает соответствующее тело. А вот в подростковом возрасте она приступает к процессу осознания себя в этом теле, и вот тут-то все и начинается. Вспомни, сначала ты страдала, что ты длинная, потом, что худая, потом ты переживала, что у тебя большой нос, потом тебе не понравилась твоя попа. Про волосы твои и говорить нечего. Как только ты над ними не измывалась! Помнишь, в блондинку перекрасилась? Решила, что все блондинки непременно красавицы.

Панкратьева захихикала. Блондинкой её никто не узнавал, а когда она окликала знакомых, те вздрагивали. Она и сама вздрагивала, видя своё отражение в зеркале. Именно тогда и поняла, что природу не обманешь, а лучшее враг хорошего.