Запретный дневник

А интересно: Совокупное Поле Законов движется или нет и имеет ли цель, и какую? Другими словами, усложняясь в макрокосмическом аспекте, имеет ли отраженное усложнение в микрокосме, коим является человек? То есть познающий познает ли? Или по-другому: существует ли точка, где линия усложняемости мира пересечется с линией его познаваемости? Что тогда наступит — конец мира или конец Бога? А ведь поскольку в мире действует неевклидова геометрия, они обязательно пересекутся! Ля-ля-ля! И тогда великий геометр — человек познает Бога и того не станет! Ибо познанное человеком входит в него самого, становится им! Это и есть процесс познания. И тогда не будет загадки бытия, для постижения которой и служит Бог. Все будет познано, узнано, гармонизировано, макро- и микрокосмос сольются в экстазе, и наступит конец энтропии. Конец нашему миру. И не будет ни жизни, ни страсти, ни любви, ни Бога, ни материи, ни меня, ни Марии. Только информация о нашем всем, которая перетечет в торсионное поле и будет сохранятся в нем, фа-фа-фа! Для кого? Непонятно. И вот эта непонятность и дает надежду: вдруг эта непонятность только для нас, а существует Нечто, для которого понятно, для чего все это: Бог, я, Мария. И если усложнение структур все-таки ведет к сверхсознанию, а все мы — под законом бытия… «Бесса ме, бесса ме мучо…»

Сентябрь, 1

Странное чувство приближающейся смерти. Может ли смертный ощущать конец своего личного бытия, своего пребывания в этом мире? Бессмертный наверняка может, а я?

Вглядываюсь в Марию. Я всегда был уверен, что она предупредит. И вдруг понимаю: все. Больше уже не о чем предупреждать — она ни о чем предупреждать не будет, потому что День настал, времени нет и предупреждать больше некого. Все случится сегодня, до заката солнца может быть? Спасибо, моя любимая, ты сделала то, о чем я просил, и я, может быть, успею приготовиться.

А любопытно, как Он уничтожит меня физически? Я захлебнусь в море, или сорвусь насмерть с обрыва, или меня прирежут поздно вечером на улице? Последнее совершенно неприятно.

Утро, и должно идти на море. Не вижу причин не делать этого. Гляжу на Марию. Она крепится, но скорбь — во всем ее облике. Решаю не брать ее с собой. Зачем ей это, и кто позаботится о ней, когда меня не станет? Мы соединяемся в последний раз на кровати в нашей комнате, у открытого окна, в которое просовывается виноград. Кто-то ходит по улице за его зеленым пологом, но нам плевать. Мы больше не стесняемся и не боимся. Все. Я кончил свои расчеты с условностями и связями этого мира. И совершенно свободен. Передо мной только смерть. Надо упаковать куда-нибудь подальше этот дневник. Вряд ли он когда-либо кому-нибудь понадобится.

Судя по плотному ветру с моря, оно, скорей всего, штормит. Удастся мне не умереть, пробираясь меж валунов в штормовом накате, пока не выберусь на открытую воду? Удастся ли не захлебнуться сразу же в пенных гребнях — барашках прибрежных волн? Мария глядит на меня с ужасом. Прощаемся. Мне все равно: моя судьба приблизилась ко мне до ощутимости.

Что бы там ни было, я войду сейчас в море и поплыву к восходящему солнцу. И буду плыть и плыть, пока не получу ответа на все.

Пока не увижу Бога.