Запретный город

Увы! Всему приходит конец. И вот уже вся рассада оказалась под надежной защитой из обожженной глины. Повода задерживаться больше нет. Стало быть, надо возвращаться.

— Руки можно ополоснуть в канаве, — предложила девушка.

Царские землемеры, мастера по землеустройству, водоотводу и орошению, равно как и селяне, занятые на общественных работах, толк в своем деле знали и работали на славу: возделанные поля и сады походили на клеточки живого тела, соединенные густой сетью оросительных каналов и узеньких канав, по которым, как по кровеносным сосудам, текла вода жизни.

Стоя на коленях рядом с Ясной, Молчун дышал благовониями, которыми она умастила себя, смешав ароматы жасмина и лотоса. И коль скоро обманывать и обманываться он не умел, он понял, что влюбляется, нет, что уже влюбился. Влюблен. Отчаянно, до безумия.

8

Собек очень не любил официальные приемы, но его присутствие на празднике стражи было обязательным. Подобные мероприятия, ежегодно устраивавшиеся на западной окраине Фив, служили удобным поводом для объявлений о повышении по службе, о переменах в управлении, а также для торжественных проводов товарищей, отслуживших положенный срок и уходящих на заслуженный отдых. По такому случаю всегда закалывали нескольких свиней и выносили кувшины с красным вином. За счет визиря и от его имени, кстати.

Нубиец обращал на себя всеобщее внимание, и немудрено: такого исполина трудно не приметить. Блюстители правопорядка в общем и целом такие же люди, а значит, тоже проявляют любопытство. Вот и теперь несколько гостей попытались разузнать у него хоть что-то о сокровенных тайнах Места Истины. Ну и неизбежные подначки: мол, как там женщины в славном селении, а? Небось хороши? А в постели? Кончай прибедняться: какая устоит перед чарами ладного и могучего чернокожего?

Собек пил и ел, то есть выпивал и закусывал, и пропускал треп служивых мимо ушей.

— Судя по всему, новая должность тебе по вкусу, — подкатился к нубийцу писец, отвечающий за общественные работы. Этого сварливого зануду Собек на дух не переносил.

— Пока не жалуюсь.

— Слушок ходил про несчастный случай со смертельным исходом. Вроде бы кто-то из твоих подчиненных…

— Новичок на холмах дежурил. Место еще не знал и свалился с высоты. Дело закрыто.

— Жалко парня… Так радостями фиванскими и не побаловался… Вот тебе и награда за службу… Одни неприятности… Я вот тоже одного малого никак изловить не могу. Сын земледельца, а от общественных работ уклоняется.

— Бывает. И должно быть, нередко.

— Ошибаешься, Собек. Эта повинность налагается на всех, и кары для отлынивающих суровы. А молодец как сквозь землю провалился. Хотя как такого не приметить? Косая сажень в плечах, а нахалу и шестнадцати лет не исполнилось.

Собек, чтобы поскорее отвязаться, задал пару вопросов, и писец описал юношу, очень похожего на давешнего лазутчика, который сейчас куковал в одиночке.

— А иных правонарушений за этим бездельником не числится? — спросил нубиец.

— Жар с отцом повздорил, и тот хотел бы хорошенько проучить сыночка, прежде чем вернуть его в хозяйство. Одна незадача: малый пустился в бега… Тоже правонарушение, верно?.. Ох, влепит ему суд по первое число…

— А братья его на что? Сами проучить не могут, так хоть бы показания какие…

— У Жара только сестры.

— Смешное дело… С каких это пор единственного юношу в семье гонят на общественные работы?

— Твоя правда, но мне пришлось чуток подправить закон — уж очень отец его просил, а у меня с тем старая дружба. Иной раз и не на такое пойдешь…

Те несколько дней и ночей, которые узник протомился в одиночке на хлебе и воде, не укротили Жара, который теперь снова стоял перед Собеком.

— Ну, парнишка, дозрел? Скажешь мне правду?

— Правда не меняется.

— Немало я видывал упрямцев, но ты особенный тип даже среди этого народца! Кремень! В другое время я допросил бы тебя так, как я умею. Но тебе повезло. И очень повезло.

— Вы мне наконец, поверили?

— Я на твой счет кое-что выяснил: твое имя — Жар, и ты — уклонист. Отлыниваешь от общественных работ.

— Но… это же… так не бывает! Я… Мой отец — земледелец, а, кроме меня, других сыновей у него нет.

— Что единственные сыновья этой повинности не подлежат, я тоже знаю. Но у тебя неприятности, мой мальчик, ох какие неприятности. На твое счастье, писец, отвечающий за общественные работы, в моих друзьях не числится, да и само это дело вне моих полномочий. И мой тебе совет: уматывай. Вали отсюда, поживее и подальше от этих мест. И о тебе скоро забудут.

Стройка застыла: пополудни подкрепившимся рабочим полагался дневной отдых. В такую жару они все равно много бы не наработали. По своему обыкновению, Молчун уединился, оставив в бараке четырех своих товарищей — сирийца и троих египтян.

— Знаете, что было вчера? — спросил сириец.

— Небось ничего хорошего. Разве что лишнюю работенку придумали, — лениво отозвался самый старший, пятидесятилетний египтянин, поглаживая живот, раздувшийся от выпитого крепкого пива.

— Новенький горшки отвозил. Хозяйской дочке.