— Что ж Дэйви Лесли так медлит? — восклицал аллерский священник. — Что проку от ковенантского Государства и освобожденной Церкви, ежели гремящий доспехами амалекитянин гонит наших ратников от Дана до Вирсавии?[81] Истинно глаголю вам, судари, сия война, начавшаяся в долинах Высокогорья, скоро постучится и в наши двери, и наш несчастный народ будет вынужден участвовать не гласом и словом и не росчерком пера, ему придется страдать, и поносить врагов своих, и проливать кровь. Воды Форта и Аллера окрасятся багровым, смерть прошествует по нашим полям. Готовы ли мы, вопрошаю я — и вновь повторяю свой вопрос? Какие дары возложим на алтарь в грядущий день жертвоприношения?
Страх придал мистеру Мёрхеду достоинства. Перед собравшимися стоял воин, с плотно сомкнутыми губами, с огнем в глазах под тяжелыми веками. Мистер Праудфут из Боулда тоже был полон решимости сражаться. Он раздобыл где-то высокие военные сапоги. Расправив могучую грудь, он издал рык поддержки, выглядя при этом не менее устрашающе, чем железнобокие[82].
— Нам должно убедиться, что в наших рядах нет хананейских изменников, — взревел мистер Праудфут, — ибо Судный день близок. Да объединится Избранный народ: всякий дом, разделившийся сам в себе, не устоит[83]. В день гнева нужны лишь две опоры — чистые помыслы и всеобщее единство. Глаголю вам, только эти плотины способны удержать поток языческой ярости.
— Особенно это касается вас, мистер Семпилл, — сказал мистер Мёрхед. — Слыхал я, засыпали вы праведный приход Вудили необоснованными обвинениями. Пригрозили, что не допустите паству к Причастию, покуда не будет публичного признания, токмо вот не ведомо в чем. Я приветствую рвение в юном пастыре, но вы перегнули палку, и благонравный люд в Вудили теряется в догадках, что вам от них надобно. Остерегитесь, мистер Семпилл, иначе обратится ваше рвение в грешную нетерпимость. Не время сеять раздоры в Божьем народе.
Лицо аллерского священника растеряло все свое грубоватое дружелюбие. Он сделался угрюмым и взирал на Дэвида глазами инквизитора.
— Я всей душой за первую из опор мистера Праудфута, — произнес молодой человек. — Если Судный день грядет, наши помыслы должны быть чисты и должно нам искоренить всякую хананейскую ересь. Как только мне удастся сорвать покровы со всех грехов Вудили, Пресвитерий тут же узнает об этом.
Дэвид говорил слишком убежденно, и это пришлось не по нраву мистеру Мёрхеду. Он свел брови к переносице, и они прямой линией пересекли его огромное лицо.
— Поберегитесь, поберегитесь, внемлите совету моему, — сердито повторил он. — Мне ведомо, в Вудили живет немало старых, истинных боголюбцев, и они весьма обеспокоены вашим поведением.
Мистер Праудфут поспешил подлить масла в огонь:
— Вспоминаю те благословенные труды во славу Господа, виденные мной в этом самом приходе в марте, и не верю, что паства пала пред происками Дьявола. Взгляните на себя, глаголю вам, мистер Семпилл, удостоверьтесь, что бревно не в вашем глазу.
Из Адлерской кирки Дэвид уезжал в компании мистера Фордайса, но не проехали они и мили, как за спиной раздался топот копыт и появился боулдский пастор собственной персоной. Его лошадка, наевшаяся овса в конюшне «Скрещенных ключей», с непривычки к подобной пище стала норовистой, и такому неуклюжему наезднику, каким являлся мистер Праудфут, пришлось прикладывать все силы, удерживая ее на дороге. Но всякую секунду, когда не смотрел вниз, он посвятил наставлению Дэвида, и все три мили, пока им было по
— О вас идет недобрая
— Я лишь говорю, что тот, кто верит, что искупление через Христа позволяет ему безнаказанно грешить, вдвое хуже всякого безбожника.
— Тут надобно проводить различие. Это понятие гораздо более тонкое, сэр. Ваши слова можно истолковать так, что они обратятся в еретические.
Но толкование и различение были весьма осложнены тем, зубы мистера Праудфута поминутно клацали из-за выходок его лошади. Он только-только добрался до какой-то невероятной тонкости в интерпретации, как показался поворот на Боулд, и его кобылка, наконец узревшая путь домой, рванула бешеным галопом. Спутники лишь успели увидеть болтающуюся, как корабль под ударами шквала, спину пастора да услышать обрывки различения и толкования, несомые ветром.
Тут и всегда серьезный мистер Фордайс не сдержал улыбки, глядя вслед удаляющемуся Воанергесу.
— Он своенравный человек, и лошадь у него своенравная. А о каких слухах идет речь, мистер Дэвид? Боюсь, в Вудили погрузили вы свою соху в почву каменистую.
— А что говорят в Колдшо?