Запретный лес

Наконец он сдался, поняв, что она настроена решительнее, чем он, и все его самые сильные доводы меркли перед ее улыбкой, подобной свету солнца после дней, проведенных во тьме средь мрачных лиц. Не желая того, он пустился в рассказы, как начался мор, поведал о его причинах: о недостатке врачей и лекарств, об отсутствии помощников, о семьях, безропотно гибнущих взаперти. Она спокойно слушала и не побледнела, даже когда узнала о закрытых домах и непогребенных мертвых.

– Люди сами загоняют себя в тупик, – сказала она. – Вы превратили Вудили в лепрозорий, позволив мору разгуливать на свободе. Не ставь духовные наставления во главу угла, Дэвид. Пусть бренные тела станут важнее душ. Вот ты говоришь, у вас нет докторов, но, может, и не надо: ни разу в жизни я не слышала о том, что они излечивают чуму. Но если и нельзя исцелить, то всё равно можно предотвратить распространение болезни. Наша главная задача – уберечь тех, кто пока здоров. Закрывая дом, когда кто-то в нем заболевает, вы обрекаете на смерть всю семью. Это надо прекратить без отлагательств. И обязательно похоронить мертвых – похоронить или сжечь.

– Сжечь? – в ужасе вскричал Дэвид.

– Сжечь, – подтвердила она. – Огонь – лучший очиститель.

– Да тут все с ума сойдут.

– Пусть, зато останутся живы. Нам нужны помощники – смелые люди, не боящиеся ни заразы, ни гнева остальных.

Он покачал головой:

– Таких в Вудили нет. Все успели поддаться слабости.

– Значит, вернем им силу… Есть тут у вас человек, зовущийся Марком Ридделом. Это он рассказал мне о вашей беде, когда вчера заехал в Калидон по дороге из Аннандейла. А еще тот, смуглолицый, из Риверсло… Неужели это всё?

Боевой настрой Катрин вывел Дэвида из оцепенения.

– Ну, пожалуй, Амос Ритчи.

– Уже трое, с тобой четверо, а четверка решительно настроенных мужчин может свернуть горы. Как только забьют зорю, другие присоединятся. Поднимайся, Дэвид, спеши спасать тела, как спешил спасать души. Да и молиться не забывай, чтобы эта жуткая погода поменялась. Крепкий мороз сдержит чуму лучше, чем все лекари Шотландии…

Она ушла столь же неожиданно, как и появилась на пороге.

– Днем мне сюда нельзя, – сказала она, – если в Вудили узнают про гостей, запаникуют еще сильнее. Мы ведь имеем дело с перепуганной ребятней. Завтра вечером в этот же час я приду вновь, а ты к этому времени собери помощников.

Дэвид не возвращался из деревни почти до рассвета, но пришел обратно с первой благой вестью. Мэйнзский батрак, прометавшись два дня в горячке, очнулся от нее и, сильно пропотев, спит здоровым сном. Пока это был единственный случай возможного выздоровления, и Дэвид чувствовал, что и одного этого примера будет достаточно для успокоения взволнованного пастората. К тому же посещение Катрин вытянуло священника из трясины отчаяния, куда он погружался неделями. Девушка пробудила его к действию, указав на обязанности, которые он проглядел в слепоте своей. Он заставил себя подавить беспокойство, охватывающее его при мысли, что Катрин появляется в этом зараженном месте. Он бы не посмел топтать ростки мужества в душе другого человека, даже если этот человек ему дороже всех на свете.

На следующее утро Дэвид отправился в Риверсло, но не встретил там поддержки. Эндрю Шиллинглоу разговаривал с ним во дворе, не выказывая ни малейшего желания приближаться. Пока они говорили, он и на дюжину ярдов не подошел к гостю.

– Ну уж нетушки, – кричал фермер. – Я нынче же поскачу в Моффат, и ноги моей в Вудили не будет, покуда мор не уйдет. Вы просите о непосильном, мистер Семпилл. Это ваш долг паству не бросать, хычь вам и ведомо не хуже, чем мне, что души в сём проклятом пасторате выеденного яйца не стоят. И уж Эндрю Шиллинглоу точно им ничего не должен. Я и в славные времена их на дух не переносил, а теперича получили они по заслугам…

– Ну да, страшусь, – наконец признал он после увещеваний Дэвида. – Всяк имеет свою боязнь, а у меня та опаска – зараза. Я и бровью не поведу пред забиякой аль дикой тварью, но и шагу не ступлю туда, где народ мрет как мухи. И с чего бы мне помогать тем, кто по крови мне чужак?

Фермер говорил громко и с надрывом, будто немного стыдился себя, а потом ушел в дом, и Дэвид услышал, как с грохотом опустился засов.

Амос Ритчи дал другой ответ. Со дня смерти жены он, опустив плечи, с посеревшим лицом, слонялся по округе или часами просиживал в кузне, глядя в потухший горн. Там его и застал Дэвид со своей просьбой.

– Сделаю, что скажете, сэр, – последовал ответ. – Жить мне больше незачем, так чего мне страшиться? Но мы и оба-два не потянем: пасторат умишком тронулся, а таковским народом запросто не поверховодишь. Перво-наперво зароем почивших. Бог жечь тела права не дал, ибо тело есть наше земное обиталище и жечь его значит поспешествовать Дияволу.

Вечером пришла Катрин, а с ней – Марк Риддел. С воина слетела вся бравада, и он смотрел на Дэвида с тревогой.

– Мне нынче проповедь про мужество прочли, – грустно сказал он.

Катрин с усмешкой показала на него пальцем.

– Сбежать хотел, – сообщила она, – и это старый солдат, прошедший сотню битв.