Запретный лес

– И не сумлевайся, но намерения мои чисты, а судимы мы будем по помыслам, тебе про это и мистер Семпилл поведает. Гляньте ж на меня, дурни старые, нечего тута страшиться. Ночью я буду в Лесу, перво-наперво затаюсь в кустах, а как народ неистовствовать примется и очи их ослепнут, к ним выйду. Чую я, без красного кочета не обойдется, вот и желается мне пару перышек для памятки стянуть. И сдается мне, наш старый приятель Чейсхоуп тама будет, вот в знак дружбы я ему хвост и прижму, то бишь при первом случае плескану на него нашего маслица. Вы, оба два, внимайте и запоминайте. Опосля присягнете, что я молвил вам всё это и что видали вы меня в таковском шутовском наряде тута, в Гриншиле. Надобно было рога оленьи прицепить, но пострашился я по кустам гоняться, вот старичку козлику горемычному в Риверсло и выпало помереть.

С козлиными рогами фермер являл собой дикое зрелище, да и без них было в нем нечто грозное: он стоял, окутанный сумерками, перед двумя согбенными от трудов мужчинами, калекой и стариком с тяжким грузом прожитых лет за спиной, и Дэвиду чудилось, что исполнен он отчаянного и легкомысленного бесстрашия. Пастухи разрывались между верностью и ужасом, да и пастору приходилось собирать волю в кулак и следить, чтобы не дрожали колени. Но Риверсло, казалось, не ведал страха. Он так хитро спланировал дело, будто торговал овцами на ярмарке в Локерби, и теперь перед лицом опасности, перед коей отступили бы первейшие шотландские храбрецы, было ясно, что боится он меньше всех в этой компании.

– Видал я нынче утром над Лесом птиц-балаболок, – сказал Прентис, – три туды влетели, а возвернулася одна. Ой недоброе то знамение!

– Придержи язык, ноешь, аки баба древляя, – оборвал его фермер. – Приметы для тех, кто в них верует, я ж глупыми птахами башку не забиваю…

– Было у меня давеча видение, – вставил свое слово Ричи. – Предстала предо мной вся святая земля шотландская полем овсяным, белым, от края до края урожаем полнящимся, и токмо пасторат Вудили стоял не пахан и не сеян, а порос вереском да колючником. И вопрошал я, что сие есть за место, и ответствовал мне глас, что зовется оно Чортовой Межой посередь благословенного поля Шотландии.

– Вельми верная заметка, Лес Чортова Межа и есть, но в наших силах вспахать ее и выжечь всё, что мешает. Дай-ка, Ричи, пастору чего-нибудь пожевать.

Пастух достал овсяных лепешек, но Дэвид съел лишь маленький кусочек: с самого утра у него не было во рту маковой росинки, но в горле так пересохло, что глотал он с трудом. Однако выпил пинту пахты.

– Вам браги налить? – спросил пастух у Риверсло. – Сам я пиво не ставлю, но Рэб принес сосуд с хмельным, тот самый, что вы ему дали, когда он ягнят принимал.

– Я набрал водицы из родника. Никакого хмельного, ноне ночью да уподоблюсь Ионадаву, сыну Рехава[87]… Вы готовы, мистер Семпилл? Вам бы поспешать, надобно ж еще на дерево забраться. Мне же таковская спешка ни к чему, покуда Диявол на дуде не заиграет.

– Вы либо очень сильны в вере своей, либо очень смелы, – с восхищением произнес Дэвид.

– Не столь, сколь мне желается, – последовал ответ. – Покуда мы не разделились, не будет ли славно освятить наш путь молитвою?

Пастор помолился, и была молитва похожа на те, что он возносил Богу, закрывшись в своем кабинете. Это придало ему сил и успокоило Ричи и Рэба. А вот Риверсло простоял всю молитву без единого отклика, не выказывая особой набожности. Прежде чем прозвучало слово «аминь», он вновь надел козлорогую маску и уставился на появившуюся в небе луну. Затем принялся вращать свой посох так, что раздалось гудение.

Дэвид взял странного союзника за руку и пожал ее. Фермер заметил, что Дэвид дрожит.

– Не надобно страшиться, сэр, – сказал он. – Пущай бес трепещет, коль с нами столкнется. Но что заставляет вас, человека мирного, вступать в схватку?

– Рвение мое во имя Господне. А вас? Вам до всего этого должно быть дела меньше, чем мне.

Фермер усмехнулся:

– Отметьте себе, что Эндрю Шиллинглоу не может глядеть на то, как честного человека ногами попрать пытаются. Не любит он всякую погань.

* * *