Запретный лес

– Вы пастор? – спросил он. – Видите, покалечился я, сэр, упал в чертов ров у Минчмура, и вам наверняка пожелается поскорей сбыть сей товар с рук. Хорошая выпивка и шесть часов сна поставят меня на ноги, и я отправлюсь в путь. Вот погодите до следующей ночи, и я больше вас не обеспокою.

– Вы не сможете ходить по меньшей мере неделю. Отдыхайте здесь и не тревожьтесь. Вы в доме друга.

Раненый был старым солдатом и умел принимать жизнь такой, как она есть. Проглотив чашку размазни, сдобренной виски, он повернулся на бок и заснул. Дэвид с Изобел спустились на кухню и, поставив свечу на стол, с тревогой посмотрели друг на друга.

– Надо сжечь одежду, – сказал Дэвид.

– Ну нет. Я ее свяжу в узел и спрячу в стойле. Ткань вельми славная, ее токмо простирнуть надобно. Сэр, попали мы так попали! Кто б мог гадать, что случится то в пасторском доме!

– Мы поступаем милосердно.

– Кое-кто назовет сие иначе. Пойдет молва: бежал, мол, с поля праведной битвы, ослаб духом, сбился с пути. Страшуся мысли о том, что скажет боулдский пастор, для него сие не есть милосердие. Ужо он станет ратовать за спасение бедолаги, аки Иаиль, жена Хевера-кенеянина, ратовала за спасение Сисары[102].

– Я не потерплю злодейства, оскорбляющего как человеческое сострадание, так и закон Христа.

– Ой, сострадание! Да благословит Господь уста, произносящие таковское слово, сэр. – В глазах Изобел промелькнула искра.

– Я должен следовать зову совести. Но я не принуждаю тебя. Если это тебе не по душе, я прямо сейчас, пока не рассвело, отвезу раненого в Гриншил…

– Славно похромаете. Жаждущие отмщения воины во всякий час могут постучать Ричи в двери, а в его хижине и мышь не утаить. Ну уж нет, я от долга своего не отступаю, мистер Дэвид. Ни одна баба, молодуха иль старуха, не обидит солдатика, окромя разве той стервы Иаиль, коя, может, и своему мужику жизни не давала. Да и парень наверху навроде благоприличный, пущай и крив левым оком. Я уступлю вашей просьбе, сэр, да не ляжет долг грехом на мою душу.

– Мы сможем скрывать его от всех?

– Дело немудреное. Да и народ в Вудили наш дом нынче сторонкой обходит. Боязно им, как бы вы на них свой гнев не оборотили.

– А если солдаты Лесли захотят обыскать нас?

– Я ужо им обыщу! Накинуся на них, аки сарыч на курей. Изобел Вейтч научит безбожных олухов уважать дом служителя Господа. А ежели кто и осмелится нос сунуть, сэр, врите аки сивый мерин. Можете заставить их поспешать да услать в погоню за Клайд, а может, и греха прямой лжи брать на душу не придется.

– Если будет надо, не убоюсь я и лживого слова ради богоугодного милосердия.

– Вот и славно, сэр. – Изобел одобрительно улыбнулась ему, и этот тайный сговор окончательно растопил лед между служанкой и хозяином. – А вы не токмо пастор, но и добрый человек, чего не скажешь обо всех сидящих в Пресвитерии.

– Однако мне пора наверх.

– Отправляйтеся-ка к себе в постель да выспитеся хорошенько. К чему торопиться, раз он ходить не может. Как говаривала моя матушка, спешка хороша токмо при ловле блох… Пойду пригляжу что-нибудь из вашей старой одежи, ведь ежели не снять с него дорогое платье и не одеть в домашнее, будут подозрения.

Глава 13 Белая магия

Человек наверху проспал двенадцать часов и, проснувшись, громко потребовал еды.

Изобел сообщила, что ему гораздо лучше, а колотая рана на плече всего лишь царапина:

– Ежели не глядеть на ногу, так он здоровее нас с вами, к тому ж голоден аки волк. Видали б вы, как он набросился на мои лепешки. А теперича вас кличет, у него, ясно дело, много чего в душе накопилося.

Служанка пребывала в отличном настроении, и по сморщенному личику блуждала заговорщицкая улыбка: дружба восстановлена, у них с хозяином общая тайна.

Дэвид увидел, что гость одет в его старую ночную сорочку и на небритых щеках играет здоровый румянец. Кавалерист попросил принести бритву и ножницы. Изобел подстригла ему волосы, он сам избавился от трехдневной щетины, и вскоре на подушке возлежала голова истинного аристократа. Загорелое лицо с высокими скулами, орлиный нос и длинный острый подбородок не могли принадлежать простому солдату, а по морщинам вокруг рта и глаз можно было, как по книге, прочесть, что этот человек умудрен жизненным опытом. Карие глаза бегали и искрились весельем, и косой левый глаз не портил впечатления, а, наоборот, говорил о невероятной отваге и решимости. Перед пастором лежал человек, повидавший мир и не знающий страха.

– Взвалил я на вас тяжкий груз, мистер Семпилл, – громко заговорил он, – но вы воистину добрый самаритянин. Это милорд подумал, что можно положиться на ваше милосердие, хотя, скажу вам, не пристало кавалеру[103] искать прибежища в доме священника, но ныне куда только Марка Керра не заносит. Вот как-то в Силезии… Ладно, не время для солдатских баек. Пожелается вам, чтоб я убрался отсюда, как только смогу на ногу встать, и я буду рад угодить вам. Старушка ваша, мой лекарь-хирург, говорит, нога славно подживет, так что не пройдет и недели, как похромаю прочь.