Запретный мир

– Урал, как я и говорил. – Юрик прямо-таки лучился самодовольством. – Кажется, Северный. Вот языковой барьер доломаю, узнаю точнее. На востоке в нескольких днях пути какая-то мамаша текучих вод, если я верно понял. Сойдет за Обь. На западе сплошь леса, а южнее степи. Между всем этим хозяйством меридионально лежит горный пояс шириной в самом узком месте в пять дней пути от рассвета до заката и какой-то немыслимой длины. Где-то на севере он понижается, изгибается и упирается в холодную горькую воду, а на юге – черт его знает. Урал типичный, скажешь нет?

– Угу, – с завистью согласился Витюня, ослепленный невероятными способностями Юрика и блистательным словом «меридионально». – А почему не Москва?

– А почему не Оренбург? Забыл, откуда я сюда попал? С какой стати у москвичей всегда должно быть преимущество? Кто ты такой? – Юрик фыркнул. – Хотя да, для местных ты теперь непобедимый богатырь Вит-Юн, а я так, мимо проходил…

– Ушибу…

– Правда глаза колет, а? Вот только природе и на нас, и на местных плевать с высокого дуба. Лучше радуйся, что этот мир в общем такой же, а не какой-нибудь дважды вывернутый, с пятью измерениями. А хоть бы и наш – выбросило бы тебя, допустим, в Антарктиде, посмотрел бы я, как ты выжил бы там в телогреечке… Повезло нам, ясно? Доступный силлогизм?

Витюня промолчал – он не знал, что такое «силлогизм», и вообще слабо разбирался в старинной словесной экзотике. Например, он был убежден, что отхожий промысел есть не что иное, как чистка отхожих мест, и недоумевал, почему при царе, если верить рассказам бабки, этим делом занимались чуть ли не целые уезды. Может, народу тогда было больше или питались не так?

– Без шуток. – Юрик вдруг стал серьезен. – Дай лом поносить, а?

– Не дам.

– Дай, я дело говорю. Сейчас пойду, с вождем попробую потолковать о том о сем. Может, узнаю, какие у него на нас виды, да и пацана-шаманыша повидать желательно. Сам прикинь, какой у меня авторитет будет без лома?

Лома Витюне было не жалко, но нахальный умник с каждой минутой раздражал все сильнее, сам напрашиваясь на отказ. Вообще говоря, жизнь проста и понятна, пока в нее не вмешиваются разные умники, которым неймется. Извилины у них не в ту сторону закручены…

«А вот зажмурю глаза, открою, а передо мной Луноход стоит», – возмечтал вдруг Витюня в великой тоске и действительно зажмурился. Тут же вспомнился каменщик Агапыч, мусолящий во рту всегдашнюю «Лаки Страйк», маленький и временами вредный, как гриб-трутовик, и Витюня затруднился в выборе – кого предпочесть? Открыв наконец глаза, он не увидел ни того, ни другого и оттого совсем расстроился.

– Не дам, сказано.

– Ну и хрен с тобой, – с сожалением согласился Юрик. – Пойду и так, попытка не пытка. А ты, штангист, хоть бы упражнений каких поделал, ну поприседал бы там или ломом помахал – чего инструмент стоит без дела? Может, форму сохранишь, ох, чую, она нам понадобится…

– Зачем? – спросил Витюня и заморгал.

Физиономия Юрика кривилась в усмешке. Правая щека прыгала – то ли нарочно кривлялся, паразит, то ли маялся тиком.

– Зачем, зачем… Да все за тем же…

Глава 15

Но слово его все едино…

А.К. Толстой

Скарр умирал. Уже четвертую седмицу жизнь и смерть боролись в тщедушном теле старого колдуна – две стихии, две вечно враждующие могучие силы спорили, кому одержать верх на этот раз. И смерть побеждала, с трудом и понемногу отвоевывая то, что считала принадлежащим ей по праву, что рано или поздно все равно достанется ей. Смерть торопилась, не хотела ждать.

Но, видно, крепко держалась жизнь в старом теле. Скарр высох, как осенний лист, пожелтел, исхудал до того, что ребра просвечивали сквозь кожу, но еще жил. Он бредил, метался на широкой постели из мягчайших лисьих шкур под льняной холстиной, часто, не приходя в сознание, хрипло разговаривал с духами и тенями предков, невнятно просил их о чем-то, а иногда по-стариковски ворчливо бранился. Предки звали к себе. Духи отступились, не желая помочь. Обессилев, старик на время затихал.

В прокопченной землянке слоями плавал пахучий дым – Юмми жгла можжевельник, бросала в огонь тайные травы и корешки, отгоняя нечистых духов, пособников смерти. Шептала заклинания против недугов, какие знала от дедушки, и обычные наговоры баб-лекарок. Старуха Нуоли, слепая травница, варила особые отвары, беззубо шамкала о том, что если уж не поможет ее лекарство, то не поможет вообще ничего, трогала лоб и руки бредящего старика, удивлялась затянувшемуся поединку жизни и смерти…

Кроме нее, в землянку чародея не входил никто из соплеменников. Оставив у двери горшок с похлебкой, плошку с козьим молоком, немного мяса или рыбы, спешили уйти. Боялись… И Ер-Нан – внук называется – только раз пришел навестить деда, и то навеселе…