Запретный мужчина

— Я совершенно не удивлен, сеньора, — возразил Галаррага, — дело в том, что мысль об этом сеньоре не дает покоя и мне…

Лицо Фьореллы выразило крайнюю степень удивления.

— Вот как? Тебе он не нравится? Да говори же, в чем дело…

Галаррага, сделав вид, что он колеблется, ответил:

— Не знаю, стоит ли…

— Говори, — сердито продолжала Фьорелла.

— Видите ли, сеньора, — как бы нерешительно протянул Галаррага, — его поведение кажется мне странным…

— Ты что-то заметил? — быстро спросила Фьорелла.

— Да, но я тогда не придал этому значения… А вот сейчас вы сказали, и я… Словом, однажды я увидел его в саду, крадущимся к окну гостиной. Мне показалось, он хочет подслушать какой-то разговор… Я в это время был в саду, разыскивал вашу внучку, чтобы сообщить ей… не помню, что именно мне нужно было сообщить сеньорите Ане Росе… Итак, я нарочно обошел дом, вошел в дверь с улицы и заглянул в гостиную: там были сеньора Ирена и сеньор Карлос; мне показалось, они вели очень важную беседу…

— Та-ак, — Фьорелла задумалась. — Ты уверен, что Федерико пробрался в сад, чтобы подслушать их разговор?

— По крайней мере, мне так показалось, сеньора. Он ступал очень осторожно, все время озирался. Если у человека добрые намерения, он не будет на цыпочках пробираться к раскрытому настежь окну… Но это еще не все…

— Дальше! — повелительно бросила Фьорелла.

— Вчера мы все слышали рассказ о том, как он наткнулся на Мартику и Пелуку в «Кассандре». Перед этим сеньор Федерико сказал, что до того, как повернул машину в квартал Пуэрто-Эсперанса, он объезжал улицы Каракаса…

— И что? — нетерпеливо воскликнула Фьорелла.

— Дело в том, что в тот момент, когда сеньор Корхес заводил свой автомобиль, чтобы поставить его в гараж… я еще не знал о похищении сеньориты Мартики. Но поспешность, с которой он прыгнул за руль, несколько удивила меня…

— Дальше!

— Я подумал: какое у сеньора Корхеса может быть дело глубоким вечером; куда он торопится?.. И тронулся следом за ним. Увидев, что он направил машину в кварталы Пуэрто-Эсперанса, я повернул назад. Я решил, что он… извините, сеньора… что он хочет снять девочку в ночном баре…

— Значит, Корхес солгал! — пробормотала Фьорелла.

— Да, он вовсе не колесил по улицам Каракаса. Он заранее знал, куда надо ехать…

— Уж не хочешь ли ты сказать, что он принимал участие в похищении нашей девочки?..

— Делать выводы мне не хотелось бы, — покачал головой Галаррага. — Я только изложил вам факты.

— Все это странно, — Фьорелла пристально посмотрела на Галаррагу. — Послушай, у тебя нет никаких причин ненавидеть этого человека, а?

Галаррага попытался принять самый простодушный вид.

— Ну что вы, сеньора? С какой это стати? — с деланным изумлением произнес он.

— Вот что, — Фьорелла, казалось, решила, что надо делать. — Найми от моего имени для моей невестки Эстелы другого водителя. Объяснишь ей это тем, что ты нужен мне для прогулок… А сам не спускай глаз с Корхеса. Куда он — туда и ты… Сообщай мне обо всем: где он бывает, с кем встречается, не упускай ни одной подробности. И еще: он не должен заметить слежки…

— Не беспокойтесь, сеньора Фьорелла, — отозвался Галаррага. — Этот человек уверен, что всех в доме обаял, ему и в голову не придет, что его в чем-то подозревают.

Хермансито называл Хермана Гальярдо папой и был по-своему к нему привязан, но в глубине души истинным своим отцом считал Карлоса.

Казалось бы, Херман никогда не делал различия между ним и Мартикой, но Хермансито чувствовал, что к дочери он привязан куда больше, чем к нему. Эта приязнь была не просто родительская, душевная. В Мартике Херман как бы видел самого себя, свое продолжение, узнавал себя в ее поступках, а Хермансито он любил просто как ребенка, о котором надо заботиться и которого надо воспитывать. С ним Хермансито и чувствовал себя ребенком — слабым, беспомощным, который изо всех сил пытается подстроиться под своего мужественного покровителя; с Карлосом же он ощущал себя как с равным. Карлос не давил на него, был более мягким и терпимым, часто — таким же ребячливым и простым…

Больших радостей для Хермансито не было, чем встречи с первым своим папой, то есть с Карлосом… Они вместе ездили на пляж, выбирались за город, ходили в кино, уплетали засахаренные орехи, которые оба обожали, а главное — их разговорам не было конца.

Карлос рассказывал о себе, о своем детстве.

Рядом со своим отцом Херманом Карлос всегда чувствовал себя скованным, застенчивым юнцом, — Хермансито его хорошо понимал: он сам рос как бы в тени Хермана Гальярдо, сильного и мужественного человека, которого не только любили, но и боялись.