Запретный плод

– Давай, послезавтра. Я освобожусь ото всех дел. Ты только позвони, во сколько прилетаешь, я встречу. Если вместе с Софи, ты не против?

– Я и по ней соскучилась, что ты думаешь?

Ольга не покривила душой: никакой ревности в ней не было к той маленькой француженке, в которую влюбился ее Пашка. Наверное, все дело было в том, что она всегда любила сына больше, чем себя саму, и его счастьем наслаждалась, как собственным. Приятельницы ей не верили: «Да ты просто умеешь скрывать свою ненависть!» Ольга не могла понять: за что ей ненавидеть Софи? За то, что она подарила ее мальчику Париж и поселила в своей квартире, доставшейся от бабушки – русской эмигрантки (на чем они и сошлись в самом начале: неодолимое притяжение корней)? За то, что ввела в круг парижской богемы, о чем Пашка и мечтать не смел? За то, что месяцами помогала ему учить французский и познавать нюансы быта? Да эта черноглазая девочка стала для него настоящим подарком судьбы! А заодно и для Ольги, потому что все пособия по языку потом достались ей, и теперь она могла объясняться в Париже вполне сносно. В прошлый приезд убедилась в этом и в благодарность совершенно искренне расцеловала Софи.

– Так вы улетаете? – спросил Макс, когда она спрятала телефон.

– Похоже, что так. – Она улыбнулась и зажмурилась. – Я так давно его не видела…

– Стоило мне появиться, и вы улетаете на край света.

– Париж – край света? Вы плохо учили географию, Макс?

Ей было так хорошо сейчас, что она позволила себе добавить голосу игривости. Самую малость. Не до такой степени, когда женщина ее возраста становится смешной. Мопассана хорошо помнила: не кокетничать сверх меры, не сюсюкать, не прыгать пустоголовой пташкой, это к лицу студенточке, а если она станет так себя вести, то рискует вызвать раздражение. Надо бы еще раз перечитать «Милого друга». И Стендаля. Да и Бальзака заодно…

– Нормально учил, – холодно отозвался Макс. И вдруг спросил так требовательно, будто имел на это право: – Оля, почему вы вдруг решили уехать?

Он повернулся к ней на секунду – на Кутузовском лучше не отвлекаться от дороги. Но за эту секунду Ольга успела разглядеть то, что боялась увидеть. И содрогнулась: «Нет! Не надо этого! Всерьез – не надо. Я сама этого не хочу!»

– Я очень давно его не видела, – проговорила она тихо. Это не должно было прозвучать так, будто она оправдывается.

– А вчера вы уже думали о том, чтобы полететь к нему?

– К сыну, – произнесла Ольга с нажимом.

«К нему» – это воспринималось так, будто речь шла о другом мужчине. Равном ему. Но с Пашкой никто не мог встать вровень. До сих пор такого не было. Да и быть не могло!

– Вчера я еще не знала, что на неделю спектакли отменят. У нас пожар в театре случился. В «Новостях» передавали, не слышали?

«Зачем я упомянула «Новости»? – Ольга даже поморщилась от досады. – Мне что, нужно чем-то подтверждать свои слова? Оправдываюсь, что ли? Еще не хватало! Какая, в сущности, разница, поверит мне этот юнец или нет?»

Оттого, что она опять кривила душой, и от самой себя пыталась скрыть, что разница-то действительно возникла – ниоткуда! – ей стало тошно. И захотелось закурить, хотя Ольга в последнее время редко позволяла себе это, голосовые связки берегла. В мыслях уже мелькнуло: «Вдруг ему не нравится, когда женщина курит? Спортсмен ведь…»

Она едва не выкрикнула вслух: «Да я и не собираюсь ему нравиться! Мне вообще плевать на то, что он подумает! Он младше меня на двадцать пять лет! Это же вечность, черт возьми… Да и не только в этом дело… Вся эта возрастная разница – не самое страшное. Хотя – страшное… Но еще страшней этот его серьез. Этот мальчик слишком… настоящий. Он из тех, кто женится на тех, с кем спит. А мне-то это зачем? И куда я с ним еду, интересно знать?!»

Но в истерике хвататься за руль было не в ее духе. Поехала так поехала. Там видно будет. Не изнасилует же он ее. И она его тоже.

Снова стало смешно: «А хотелось бы? Такой мальчик… Наверняка весь крепенький, как молодой дубок. Фу, пошлость какая!»

Не скрываясь, Ольга рассмеялась, откинув голову. Сиденья у нее в «Рено» не кожаные, затылок не утопает. Зато и не уснешь за рулем, размякнув.

– Я кажусь вам смешным?

– Да что вы, Макс! – откликнулась она устало. – Это я сама себе кажусь смешной.

– Вы не можете быть смешной.

– А вот это уже упрек в непрофессионализме! Я ведь и в комедиях тоже играю. Не видели?

Он качнул головой:

– Ваша… героиня может быть смешной. Нелепой. Некрасивой. Вы какую угодно сыграть можете! Но вы сами смешной быть не можете. Вы – самая потрясающая женщина изо всех, кого я встречал в жизни.

Ее вдруг охватило разочарование:

– О-о! Макс, чего вы от меня добиваетесь? Вы так откровенно мне льстите… Вам для кого-то нужна протекция в театре? Или что? Почему вы вцепились в меня мертвой хваткой?

– Не знаю.