Запретный Талмуд

Закончим мясом. Талмуд признает, хотя и не слишком охотно, что самостоятельно, без какой бы то ни было опоры на Библию, даже вопреки библейской традиции ввел жуткий — монопольно жуткий — способ умерщвления кошерных животных и птиц. Чтобы мясо животного или птицы было пригодно к употреблению в пищу, им необходимо перерезать горло и дать умереть от потери крови. Все виды применяемой в наше время «анестезии», скажем, предварительное оглушение животного ударом по голове или электрическим разрядом, категорически запрещены талмудической логикой, так что кошерным животным, особенно крупным, не позавидуешь. С другой стороны, выходит, что свиньям, кроликам и другим животным, запрещенным к употреблению в пищу, сильно повезло. Рыбам тоже — их разрешается убивать как угодно. В некоторых европейских странах талмудический забой скота запрещен, в других иудейским общинам удается отстоять жуткую талмудическую традицию, апеллируя к принципу свободы совести. Несколько лет назад в США прогремел фильм, заснятый скрытой камерой на крупнейшем в стране комбинате по производству кошерного мяса. Миллионы людей пришли в ужас при виде коровы с перерезанным горлом, вздернутой за задние ноги, более получаса умиравшей в страшных мучениях. Ну а что Талмуд? Явно предвидя современную критику, он рассказывает, что древние телята дрались между собой за право быть зарезанными еврейским священником и принесенными в жертву в Иерусалимском Храме — так нравилась им эта талмудическая процедура. Отсюда следовало бы плавно перейти к истории, теории и практике кровавых жертвоприношений, пресекшихся с разрушением римлянами Иерусалима в 70 году н. э. и ставших к талмудическим временам древней историей, — но на это у меня не хватает духа. Тем более что о возобновлении этих жертвоприношений каждый религиозный еврей молится, самое меньшее, три раза в день.

Межконфессиональные, межкультурные и межнациональные отношения в Талмуде — настоящий приключенческий роман. Прежде всего потому, что сам он — произведение еврейское максимум в той же степени, в какой «Война и мир» — сборник русских былин. Диалектический, еще вернее, формальный и состязательный характер Талмуда, его самозабвенная антибиблейская логика, не отделяющая факта от вымысла, но чрезвычайно жесткая в том, что касается препарирования вымышленных объектов, — однозначный культурный диагноз. Талмуд — ярчайшее эллинистическое произведение, впрочем, как и вся еврейская литература, начиная самое позднее с I века до н. э. Иосиф Флавий писал эллинистическую еврейскую историю, а Филон Александрийский — эллинистическую религиозную апологетику. Впрочем, эти авторы хотя бы дозрели до персонального, авторского творчества. Составители Мишны (позднее — составители Талмуда) наивно полагали, что, отказавшись от письменности и вдобавок от авторской техники в пользу техники коллективной, они смогут избежать греческих сетей. Какое там! Как все мыслящие люди того времени, они, сами того не сознавая, мыслили по-гречески, не непременно (хотя часто) в лингвистическом смысле слова — но уж наверняка в логическом и культурном. Ибо именно греки, породив искусство абстрактного рассуждения, а заодно с ним формальную математику, теорию доказательства, метафизику и, разумеется, немало всякого попутного вздора, научили им своих соседей. Все те, кто пытались, отныне и присно, тем более проживая в эллинизированном ближневосточном пространстве, рассуждать на эти темы, в интеллектуальном плане осознавали себя греками, либо сильно напоминали мольеровского Журдена, до поры до времени не знавшего, что он говорит прозой. Именно поэтому, кстати, еврейские теологические сочинения по сей день ведут полемику с Аристотелем. В любом случае, Талмуд не начал, а лишь продолжил рассуждать на еврейские темы по-гречески — и далеко не закончил. Всякий кто раскроет средневековые еврейские сочинения, Саадию Гаона, Йехуду а-Леви или Маймонида, немедленно столкнется с устаревшими на тысячу или полторы тысячи лет греческими метафизическими конструкциями, наивно использованными в качестве талмудического самооправдания. Пустое, даже смешное дело.

Теперь самое время соотнестись с блестящей мыслью Ядана, верно сопоставившего Талмуд с христианским Новым Заветом. Ибо христианский Новый Завет — также бесспорный эллинистический екст, созданный на еврейском историческом и фольклорном материале. Мало того, у них сходная социальная судьба. Евангелия стали величайшим революционным прозрением в истории, самое меньшее — в истории литературы, а «Новый Завет иудаизма» — другим величайшим прозрением — только открыто реакционным.