Запруда

Царев перескочил на другой берег ручья. Он долго выбирал, в какую сторону пойти, выдвигая не очень убедительные для обоих вариантов основания, а потом взял и просто пошел по течению. Ему казалось, что так у него больше шансов выйти из леса.

* * *

Он идет уже минут сорок, уставший и почти отчаявшийся. Ему, городскому жителю, невероятно трудно осознавать свою беспомощность. Если он и двигается до сих пор, так только потому, что его гонит все возрастающий страх.

Несколько раз Царев останавливается и кричит, зовя на помощь. Надежда слаба, но он надеется, что где-то в пределах слышимости все-таки окажется местный житель.

Крики не помогают.

Через какое-то время ручей ускоряет свой бег – местность понижается. Вода весело журчит и перекатывается через маленькие порожки, но Царев испытывает к ней только отвращение. Он ненавидит и этот ручей, и этот лес. Трижды Царев из-за слабости в ногах споткнулся и упал. Теперь его джинсы и куртка спереди вымазаны грязью, к ним прилипли листья и скатанные волокна паутины. Царев не смотрит на это, его толкает вперед страх.

Лес становится реже, а склон круче. Царева несет, он почти ничего не видит перед собой. Он готов заплакать, но его отвлекает от этой позорной мысли какой-то предмет, об который он чуть не зацепился ногой.

Царев смотрит на деревянную табличку, вбитую в берег ручья. Она клонится вбок, словно от усталости. На ней что-то написано, и чтобы это прочесть, надо присесть на корточки. Царев садится и видит, что табличка состоит из узкого обрезка доски и прямоугольного куска фанеры, которая держится на одном гвозде. На фанерке полустершаяся надпись корявыми, наверное, детскими буквами, еле различимая. Царев выдергивает табличку из земли и подносит к глазам. Ему кажется, что это послание о том, как ему выбраться из леса и спастись. Но буквы говорят о другом.

Царев читает надпись три раза.

«Дальше не хадите. Нельзя! Все уходите в сторону!»

Цареву кажется, что это какая-то глупости, нелепое издевательство, автором которого были, вероятно, местные дети. Да еще с ошибкой написано. Царев улыбнулся. Не ошибке в слове «хадите», а мысли, что, оказывается, он идет в верном направлении. Теперь нечего бояться. Где-то поблизости должна быть тропинка, которая выведет его к поселку.

Значит, проблема решена.

Он бросает табличку на землю. От нее остается в земле неглубокая прямоугольная дырка. В ней копошится успевший свалиться туда жук с блестящим панцирем.

Теперь расправить плечи – и вперед, позабыв о страхе и тревоге.

Еще полсотни метров промелькнули, словно два шага. Царев не замечает ничего вокруг – воодушевление заполняет его без остатка. Впрочем, ненадолго.

«Что я скажу Лошкареву? Придется врать, что-то придумывать, изворачиваться…»

Цареву становится противно от этой мысли. Если быть откровенным, придется признать свою ошибку. Он свернул с дороги. Он заблудился – и ничего, если разобраться, тут смешного не было.

«Ни в коем случае не говорить!»

Хорошо, он не расскажет приятелю об этом инциденте. Со своей склонностью подкалывать Лошкарев может найти здесь почву для разных шуточек. Царев не любит зубоскальства. Это свойство в давнем друге его всегда несколько раздражало, а иной раз и отталкивало. Правда, придется объяснить, где это он так вывозился, где насобирал столько паутины и репьев. С другой стороны, его никто не обязывал давать отчеты. Он всего лишь проводит у друга субботу и воскресенье, а не находится у него под присмотром.

Царев дает себе обещание быть сдержанным. А что ответить на конкретно поставленный вопрос, он найдет.

Вверх по пригорку. Почва слегка влажная. Ручей течет слева от него, огибая препятствие, и сворачивает направо.

Царев останавливается и видит запруду. Ручей втекает в нее, и его поток исчезает в массе воды, запертой в стенах, изготовленных из камней. Запруда в большем своем диаметре достигала, по прикидкам Царева, метров пятнадцать, а в меньшем – пять-семь.

«Что это такое?»

Вокруг запруды росли молодые деревца, в основном, березы с тонкой белой, еще не загрубевшей корой. Когда-то здесь было открытое место, проплешина, через которую бежал ручей, и кто-то воспользовался этим, чтобы построить запруду. «Конечно, это сделали дети. Мы в детстве тоже строили такие же, – думает Царев, – только поменьше».

Он стоял на пригорке, между двумя березами, и оглядывал это странное место. Из запруды имелся выход. Ее строители оставили на противоположной стороне отверстие, чтобы излишки воды могли вытекать и не переливались через край стены. Теперь Царев слышал журчание выходящей из дренажа воды, хотя, приближаясь, почему-то ничего такого не уловил.

Он спускается с пригорка к самой запруде и тут же видит еще одну табличку. Она похожа на первую, только больше, и буквы на ней намалеваны краской. Царев прочитал.

«Уходите нимедленно! Здесь быть нельзя!»