Запруда из песка

Но ведь Власть – если она Власть – не может не совершать преступлений, не умеет она этого! Хорошо еще, если преступления совершаются во имя благой цели. Черчилль, по-видимому, знал о предстоящей бомбардировке Ковентри, но не усилил там ПВО, чтобы немцы не заподозрили англичан в том, что те читают их шифрограммы. Рузвельт, похоже, был в курсе планов японцев атаковать Перл-Харбор, но не предпринял никаких шагов – и обеспечил горячее желание миллионов американцев ввязаться в мировую войну, из которой, по сути, только Америка вышла победительницей. Масса других случаев. Простейший пример: уничтожив террористов вместе с заложниками, показать сукиным сынам, что их попытка шантажа Власти смехотворна, поскольку Власть в грош не ставит жизни лояльных граждан. И тем самым предотвратить более масштабные захваты.

Власть всегда совершает преступления – либо своими действиями, либо бездействием. И первое часто предпочтительнее, как ни отвратно это звучит.

Нельзя сказать, что меня успокоили эти соображения. Одно дело – понимать и оправдывать каких-то там небожителей, и совсем другое – оказаться рядом с ними, а в потенциале – одним из них. В том, что меня вербуют, я нисколько не сомневался. Работа со мной началась еще до того, как мальчишке, намеренно зараженному японским энцефалитом, подсадили ментоматрицу Ломоносова. Сначала они отобрали подходящего кандидата, протестировали его втихую, решили, что годен… Затем устроили так, что мальчишка ничего не понимал и находился в месте, удобном для процедуры подсадки. Никто, конечно, и не подумал спросить Фрола Пяткина, желает ли он себе такой участи…

Участь была хороша. Бесило то, что со мной обошлись, как с морской свинкой. И слабо утешало то, что обойтись со мной по-человечески просто не могли, раз уж я был выбран.

Впрочем, это я еще пережил бы. Ну рявкнул бы разок на Магазинера, хоть он и Эйлер, позлился бы и успокоился. А вот причисление к избранным подействовало на меня куда сильнее, чем память Ломоносова на Фрола Пяткина. Ничего себе избранный – решать, кому жить, а кому умереть ради общего блага! Спасибо, не хочу.

Никогда я не сомневался в том, что Экипаж полезен, что он – спасение. Я и сейчас не усомнился в этом. Единственное, что унижало меня прежде, – вмешательство чужих с неизвестными целями, и я мечтал о том, чтобы когда-нибудь навалять чужим как следует. Во имя справедливости, во имя отмщения, во имя гордости человеческой – называйте как хотите. И внезапно открылась мне правда: мстить некому. Не летаргическому же пришельцу, всего-навсего собиравшему о нас информацию! Совсем не чужие вмешались в земные дела – это сделали земляне. Их цели стали мне известны – благородные цели! Их методы, наверное, не могли быть другими.

Вот только тошно мне отчего-то. Тошно!

Стать, как они, убийцей во благо?

Или наотрез отказаться, потерять память об этой норе в горе, а заодно, видимо, и память Михайлы Ломоносова – мою память! Что останется? Фрол Пяткин в чистом виде? Да кому он нужен!

Я живо представил себе мое будущее в случае отказа. Допустим, Магазинер сказал правду и меня не убьют. Меня просто чем-то накачают, подвергнут всяким там ментопроцедурам, вывезут отсюда и оставят где-нибудь на улице какого-нибудь города. Довольно скоро я попаду в местный госпиталь, меня станут лечить и вылечат… Фрола Пяткина. И это буду уже не я. Активность мозга упадет, интеллект скукожится до среднего, зато характер, наверное, заметно улучшится, к удовольствию коллег и жены. Стану как все. Служба – от и до, и домой – с радостью, и сын каждый день будет видеть отца. Чем плохо? Начну выезжать на рыбалку и по грибы, заведу себе какое-нибудь хобби вроде коллекционирования старых открыток и, в сущности, неплохо проживу жизнь, если только не попаду под машину, поезд или астероид. В положенное время выйду в Бесперспективный Резерв в чине майора или даже подполковника, буду нянчить внуков и гулять в парке, собачку себе заведу, шпица какого-нибудь…

Что, Михайло, противно?

Замолкни, Фрол!

Фрол, конечно же, заткнулся. Даже он, наверное, в глубине души не очень-то хотел себе подобной участи. Кто откажется от знания, каким бы страшным оно ни было? Только трус, обыватель или страус – все трое вне поля моих интересов. Я не откажусь. А значит, приму еще не сделанное предложение. Несмотря на. Магазинер знал, с кем имеет дело!

Тут кто-то постучал в дверь. Ну вот, легок на помине.

– Можно! – прорычал я. – Не заперто.

Как будто мне было чем запереть лишенную замка дверь!

Но вместо Магазинера в дверь просунул голову тот мужик, что давеча копался в неких электронных потрохах. Карл, кажется? Точно, Карл.

– Проснулись? – не то осведомился, не то констатировал он. – Пора. Мы ждем.

И скрылся раньше, чем я успел ответить. Ждут они, видите ли! Еще небось и неудовольствие выкажут: пришлось, мол, ждать, пока барин проснется…