Запуск разрешаю! (Сборник)

— Как зачем, — хмыкнула она, — чтоб не бликовал.

Придерживая волосы, Зося надела черные наушники с короткой антенной.

— А они для чего?

— Кончайте разговоры, — недовольно сказал Сирякин. Кажется, он еще хотел спросить, кто я такой, узнать, почему чужие люди в студии. Не успел.

— Даю обратный отсчет, — скомандовал режиссер.

Я еще раз заглянул в сценарный план. Он был лишен художественных изысков. Прост, лапидарен и ясен. Даже мне.

Баранкин начинает передачу один в кадре.

Объявляет тему.

Комментирует черно-белую кинохронику.

На экране видны старинные здания, церкви, соборы, особняки.

Затем — павильон. Баранкин приглашает в студию Зосиму Петровича Казашникова.

Тот появляется с «сюрпризом» для телезрителей — макетом Троицкого кафедрального собора.

Так все и было. Вначале.

После кинохроники Баранкин, улыбнувшись, поприветствовал телезрителей и объявил тему передачи. Затем продолжил:

— Сегодня у нас в гостях историк, краевед, патриот города, неутомимый труженик Зосима Петрович Казашников. Здравствуйте, Зосима Петрович.

В кадре появился Казашников с огромным макетом Троицкого собора на вытянутых руках. Он с недоумением посмотрел на Баранкина.

— Здоровались уже, Юрий Антонович.

— Когда же? — притворно удивился ведущий.

— Только что. Перед началом.

— Ну, а телезрители, — Баранкин повернулся и дружески мигнул в глазок объектива, — они вас еще не видели…

— Извините, не подумал, — простодушно сознался Зосима Петрович. Он повернулся затылком к камере и сделал поклон Баранкину. — Здравствуйте, уважаемые телезрители! — При этом спина Казашникова перекрыла объектив.

Операторы потащили большие студийные камеры к заднику, чтобы, развернувшись, снять лицо Зосимы Петровича. Кабельмейстеры дружно потянули за ними уложенные в бухты тяжелые кабели. Всех опередил Баранкин. Он выскочил из-за стола. Снова повернул Казашникова… спиной к камерам, и они вместе сделали низкий поклон в пустоту:

— Здравствуйте, дорогие товарищи!

Зося и операторы, стараясь не попасть в кадр, начали жестами их разворачивать:

— Садитесь за стол. За стол.

Баранкин и Зосима Петрович, ослепленные мощными прожекторами, ничего толком не могли разглядеть. Пришлось вмешаться. «Редактор я или кто? Пора как-то проявить себя». Я взял за руки участников передачи и усадил их за стол. Поправил микрофоны и молча вышел из кадра. Как-то даже не сообразил, что делаю все это в прямом эфире на глазах у изумленных телезрителей.

— Смело, — прошептал осветитель. Он показал мне большой палец — такого еще не было. Потом беззвучно заржал, прикрыв щербатый рот двумя руками.

Задергался монтировщик и начал медленно сползать со своего места на втором ярусе.

— Вы что там, с ума сошли? — заорал с пульта по служебному каналу режиссер. Он подскочил к широкому стеклу.

Начал возбужденно исследовать глазами павильон. — Какого черта лезете в кадр? Что там у вас творится?

— Это кто? — приподняв наушники, сдавленным шепотом спросил у Зоей оператор Сирякин. Лицо его было перекошено.

— Наш новый редактор, — прошептала в ухо Сирякину Зося. — Это его первая работа.

— Передайте, если он еще раз сунется в кадр, я его прикончу, — сдержанно пообещал Сирякин. — Это будет его последняя работа. Идиот.

— Вам лучше выйти из студии, — подойдя ближе, тихо посоветовала Зося, — иначе Сирякин вас убьет.

— Спокойно, — шепчу, — пусть каждый занимается своим делом. Я же никого не учу снимать.

Во время нашего короткого разговора Сирякин зло и вызывающе смотрел на меня. Я ответил таким же долгим и пристальным взглядом. Точь-в-точь как герой-журналист из фильма. «Надо сразу же себя поставить. Держаться уверенно и с достоинством, — подумал я. — Этим наглым операторам только дай волю. Сожрут и не подавятся».

Наконец в павильоне все стихло. Баранкин и Казашников продолжали сидеть молча. Сирякин пощелкал в воздухе, мол, говорите…

— А что это у вас в руках, Зосима Петрович? — начал светским тоном Юрий Антонович.

Казашников, не выпускавший из рук макет, удивленно посмотрел на ведущего.

— Я спрашиваю, что вы с собой принесли, уважаемый коллега?

Баранкин выразительно скосил глаза на макет.

— Юрий Антонович, — в голосе Казашникова послышались нотки обиды. — Битый час я рассказывал вам, что это… этот макет… Я, конечно, могу повторить все сначала…

— Да уж, будьте любезны.

Зосима Петрович дернул плечом и осмотрелся. От волнения у него начисто перепутались репетиция с эфиром.

Увидев меня, он глазами спросил, надо ли и вправду повторять еще раз то, что так долго на прогоне рассказывал Баранкину.

Я энергично закивал — конечно. Это безумно интересно. Это стоит изложить еще раз.

— Так вот…

Казашников вновь начал рассказывать историю о восстановлении разрушенных архитектурных памятников:

— …Я сам, вот этими руками ломал, сносил, долбил Троицкий собор…