Зара [publisher: Ridero]

Тот молчит, как партизан. Тут мать веник в руки взяла. Мать своё дело знает, попробуй побалуй с ней, пришлось Васятке признаваться, что подрались они с Витюшкой.

– Витюшка меня побил.

– Батюшки, да с чего бы это?

Васятка матери признаться побоялся, что сам виноват в общем-то, да и обида, видишь ли, была, что не он, а его поколотили, ну и смолчал. А Серафима собралась и тут же направилась к Алевтине на разговор.

Пришла она к соседям, а дома никого, только Витюшка один домовничает.

– А мать где? – спрашивает его Серафима.

– На ферме ещё, – отвечает мальчонка.

– Ну ладно, хотела я при ней поговорить, да придётся, видимо, так. Что же это ты Ваську моего побил?

Насупился Витюшка, молчит, ничего не говорит. А Серафима давай выговаривать ему, то да сё. Слово за слово, и сказанула:

– Безотцовщина растёт, ни догляду, ни пригляду.

А Витюшка ей в ответ и огрызнись:

– Я такая же безотцовщина, как и ваш. У вас тоже тятьки нету.

От этих слов Серафима ещё пуще разошлась:

– Да ты ещё взрослым станешь рот закрывать, вот я тебя, ну гляди, Витька…

Тот снова огрызается. Так, слово за слово и разругались они вовсю. Разозлилась на мальчишку Серафима, да и скажи:

– Будешь так делать, прокляну тебя на лунную дорожку! Попомнишь потом меня.

Витюшка удивился, посмотрел на соседку, ничего не сказал, плечами лишь пожал. А Серафима развернулась да убежала к себе.

Немного погодя и Алевтина домой вернулась, на сына поглядела, спрашивает:

– Ты чего нынче смурной такой, Витюшка? Случилось чего?

– Да всё в порядке, – сын ей отвечает. Ничего не стал матери рассказывать.

Ладно… Проходит время. Стала Алевтина замечать, что сынок её младшенький приболел словно, бледный стал да с лица осунулся, ночью во сне бормочет что-то. Тут полнолуние наступило. Ночь выдалась морозная, лунная. Все в избе спали крепко, как почуяла вдруг Алевтина, что холодом потянуло по полу. Встала, пошла к двери, дивится, кто мог её отворить, ведь сама она её перед сном запирала. И вдруг хватилась – Витюшки в кровати нет. Бросилась на улицу, да и поймала его уж за воротами. Босой, в рубашонке одной, шагал он по спящей деревне неведомо куда. Разбудила его Алевтина, давай расспрашивать, а он на неё глядит сонными глазёнками да и не поймёт ничего. Перекрестила она его, да с собой рядышком спать положила. Наутро спрашивает, что это с тобой было? А он и не помнит ничего, и не ведает.

Снова какое-то время проходит. Полнолуние следующее наступило. И вот слышит глубокой ночью Алевтина, словно ногами босыми кто по полу зашлёпал – шлёп-шлёп. Выглянула она из-за занавески, за которой спала, и видит – Витюшка по избе идёт. В окошко луна полная светит и на полу дорожка лунная пролегла. Витюшка-то по ней и шагает, да что-то говорит-говорит, не разобрать вовсе слов, да к двери. Ахнула Алевтина, соскочила с постели да за ним. У самой двери остановить успела. Да что ж это такое-то творится? Что же делать-то ей?

– К Заре надо идти! – осенило женщину, – Она поможет.

***

Все уже спали в избе, когда дверь тихонько скрипнула, потянуло холодом по полу, послышался в темноте голос:

– Это я, Зара, не спишь, Алевтина?

– Не сплю, – отозвалась та.

Прошла Зара к ней в запечье, села, и стали они караулить. Вот уже полночь-заполночь, луна полная в окно засветила, слышат они – шлёп-шлёп. Идёт мальчишечка. Подошла к нему Зара, развернула обратно, на ухо что-то зашептала, руками над ним заводила, в кровать уложила. Сама к Алевтине:

– Кто его на лунный свет проклял?

Алевтина глаза только выпучила, знать, мол, ничего не знаю.

– Да ведь кто-то ближний, – отвечает Зара, – Тот, кто в дом твой вхож. Да и проклял-то не со зла, так болтнул слово, бросил да и пошёл. А ведь слово не воробей, из ниоткуда не появляется и в никуда не исчезает. Ладно, пойду я пока, а там увидим. Витюшка нынче крепко спать будет, никуда уже не убежит. Ложись спокойно и тоже отдыхай.

На другой день выходной был. Алевтина в хлеву прибиралась, видит – Зара с Лисёнком идут к ним.

– Здравствуйте, – вошла Зара во двор, – Можно ли к вам в гости?

– Проходи, конечно, Зарушка!

– А не угостишь ли нас молочком, Алевтина?

– Ой, да как не угостить, вот с утра только коровушку-то подоила.

Только сели за стол, как дверь распахнулась в избе, соседка вбегает, Серафима.

– Ой, – говорит, – Алевтина, не поделишься ли молоком? У меня ведь беда случилась!

– Что за беда?

– Да коровка моя нынче ни с того ни с сего чёрным доиться стала! Колдунья что ли в деревне завелась?

Зара глянула тут на неё да и говорит строго:

– Ах, колдунья тебе завелась? А не ты ли сама та самая колдунья? Не ты ли мальчишку на лунный свет прокляла?

Посмотрела на неё Серафима да так и села на стул, чуть было не мимо.

– Как прокляла? Господи, – говорит, – Прости ты меня дуру окаянную! Язык-то мой поганый, вырвать его да собакам бросить. Да что же я понатворила-то?…

И стала она рассказывать про тот вечер, когда она Витюшке те слова сгоряча сболтнула, заплакала, в ноги кинулась к Алевтине, прощения просить стала.