Заратуштра, или Хождение духа Ницше. Второе издание

Вот этот в толпе – ухо! Ухо величиною с человека! Смотрю ещё пристальнее: и действительно, за ухом двигается ещё нечто, до жалости маленькое, убогое и слабое, сотрясаемое смехом. И поистине, чудовищное ухо сидело на маленьком, тонком стебле – и этим стеблем был человек! Вооружась лупой, можно было даже разглядеть маленькое завистливое личико, а также отёчную душонку, которая качалась на стебле этом. Народ же утверждал, что большое ухо не только человек, но даже великий человек, гений. Но никогда не верил я народу, когда говорил он о великих людях, – и я остаюсь при убеждении, что это – калека наизнанку: у него всего слишком мало и только одного чего-нибудь слишком много. Но много не означает безмерно, как безмерен бог. Этот же судит обо всём! Но, и с ещё более умным видом, рассуждая о немногом, как он может судить о нём, если не знает, какое место это немногое занимает во всём, не зная ничего обо всём, о безмерности?

Или вот – иной, у которого нет головы, а глаза таращатся из области желудка; их взгляд уже давно заблудился в его складках, и теперь у него остался единственный выход – набить утробу до икоты, чтобы расправить стенки шлюза к кишкам и вздохнуть, найдя наконец выход.

А вот и те, чьи подёрнутые свинцовым отравлением суставы рук утеряли почти все степени свободы, кроме необходимых для того, чтобы только загребать к себе, к себе, к себе…

Какое жуткое зрелище струпьев человеческого разума, тяжелейших приступов умофобии и глупофилии! Я – среди людей, как среди обломков будущего, – того будущего, что вижу я. Нет пастуха, одно лишь стадо! Неправдоподобные! Утомлённые миром, который тем и похож на человека, что и у него есть свой зад!

Когда рога оленя поднимаются над зеленью, они кажутся засохшим деревом. Когда сердце речаря обнажено в словах, говорят, что он безумен. Они считают меня безумным!»

Услышав крик толпы, Заратуштра очнулся от своих горьких мыслей и увидел падающего к его ногам канатного плясуна.

Осёл для трупа

«Поистине, прекрасный улов был сегодня у Заратуштры. Он не поймал человека, зато труп поймал он», – разговорился Спитама сам с собой. Толпа молча отступила, а Заратуштра, взяв труп канатного плясуна себе на спину, пустился в путь. И так подумал он, через сто шагов решив передохнуть: «Вот судьба всех ослов, на спинах которых в города въезжают пророки».

Но не успел он присесть у трупа, как черноголовый людин подкрался к нему и стал шептать на ухо: «О Спитама! Слишком многие ненавидят тебя здесь. Счастье твоё, что смеялись над тобою: и поистине, ты говорил, как скоморох. Счастье твоё, что ты пристал к мёртвой собаке; унизившись так, ты спас себя на сегодня. Но уходи скорее из этого города – или завтра я перепрыгну через тебя, живой через мёртвого» – Сказав это, людин исчез так же неожиданно, как и появился.

*

Провожаемый последними аккордами обвислых струн-извилин населенцев города Пёстрой коровы, ближе к вечеру он постучался в дверь одиноко стоящего дома, из стен которого донеслось:

– Кто идёт ко мне и нарушает мой скверный сон?

– Живой и мёртвый, – отвечал Заратуштра. – Дайте мне поесть и попить; днём я забыл об этом. Тот, кто кормит голодного, насыщает свою собственную душу: так говорит мудрость.

Получив хлеб и вино из костлявых рук, Заратуштра услышал причитания отшельника, поддержав затем короткий разговор:

– Здесь плохой край для голодающих – поэтому я и живу здесь. Зверь и человек приходят ко мне, отшельнику. Но позови же своего товарища поесть и попить, он устал ещё больше, чем ты.

– Мёртв мой товарищ, и было бы трудно уговорить его поесть.

– Это меня не касается. Кто стучится в мою дверь, должен принимать то, что я ему предлагаю. Ешьте и будьте здоровы!

«Спутников ищет созидающий, а не трупов, а также не стад и не верующих, но созидающих, кто пишет новые ценности на новых скрижалях. И ты, мой первый спутник, оставайся с благом! Хорошо схоронил я тебя в дупле дерева; молния скоро ударит в него…» —

Так прощался Заратуштра с канатным плясуном, со своей первой тенью. Его ждал порт.

Часть II. За Вторым морем

В Ындее

На таве, корабле индийском, плыл Заратуштра по морю целый месяц, не видя в тумане ничего. Утром, на первый день другого месяца завиделись скалы, и люди на палубе вскричали: «Олло перводигер, Олло конъкар, бизим баши мудна насинь больмышьти!17»

«Зачем они так говорят? – подумал Спитама. – Если можно сказать понятнее: «Боже, Господи, Боже, Боже вышний, царь небесный, здесь нам судил ты погибнуть!»

Капитан – эмир морей, – рассвирепев, приказав команде угнать владельцев телячьих воплей в трюм, лихо отрулил мимо похоронной процессии матёрых зубцов и, довольный собой, затянулся трубкой…

Отступала Великая ночь на Великий день, и смотрел Заратуштра на звёзды, как Волосыны да Кола в зорю вошли, а Лось главою стоял на восток.

– Скоро – конец пути, – подумал вслух Спитама.

Его наблюдательность оценил капитан: