Заратустра: Смеющийся пророк

"Возжелать" — для меня означает "потерять себя". У меня есть вы, дети мои! Он говорит: "Мое желание не ограничивается сверхчеловеком, ибо я желал сверхчеловека достаточно долго. Одно желание не поможет".

"Возжелать" — для меня означает "потерять себя". У меня есть вы, дети мои! В этом обладании все должно быть уверенностью, так, чтобы не было места желанию. Это не желание; я абсолютно уверен, что обладаю вами. Все, что необходимо — это их самоутверждение, их рост, становление индивидуумами, восхождение к звездам. В этим обладании все должно быть уверенностью, так, чтобы не было места желанию. Желание неопределенно; вы желаете тысячи и одной вещи. Он говорит: "Я владею этим. Я полностью овладел своей душой и собираюсь ее изменить. И это не желание, это уверенность. Я абсолютно и безусловно предан только одному: созданию сверхчеловека, ибо сверхчеловек будет солью земли".

...Так говорил Заратустра.

ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА

12 апреля 1987 года

Возлюбленный Ошо,

ПЕРЕД ВОСХОДОМ СОЛНЦА

О небо надо мной, чистое, глубокое! Бездна света! Созерцая тебя, я трепещу от божественных желаний.

Броситься в высоту твою — в этом моя глубина! Укрыться в чистоте твоей — в этом моя невинность!

Бога скрывает красота его: так и ты скрываешь звезды свои. Ты безмолвствуешь: так возвещаешь ты мне мудрость свою...

Мы друзья с тобой издавна...

Мы не говорим друг с другом, ибо ведаем слишком многое: молча, улыбками передаем мы друг другу нагие знание.

Не свет ли ты от пламени моего? Душа твоя — не сестра ли озаренности моей?

Вместе учились мы всему; вместе учились подниматься над собой к самим себе и безоблачно улыбаться; улыбаться из беспредельной дали, светлыми очами, когда под нами, словно дождь, клубятся Насилие, Цель и Вина.

И когда блуждал я в одиночестве: чего алкала душа моя по ночам на тропинках заблуждения? И когда поднимался я в горы, кого, как не тебя, искал я там?

И все мои странствия и восхождения — они были лишь необходимостью и помощью неумелому: только лететь хочет воля моя, лететь в тебя, в твои просторы!

И что ненавидел я больше, чем медленно ползущие облака и все омрачающее тебя? И собственную ненависть свою ненавидел, потому что она омрачала тебя!

Ненавижу я медленно ползущие облака, этих крадущихся хищных кошек: они забирают у тебя и у меня то, что у нас общее — ничем не ограниченное, беспредельное утверждение и благословение...

Но сам я — благословляющий и утверждающий, только бы ты было надо мной, чистое, светлое небо, бездна света! Тогда во все бездны понесу я святое утверждение мое.

Я стал благословляющим и утверждающим: для того я сделался борцом и так долго боролся, чтобы освободить когда-нибудь руки для благословения.

И вот благословение мое — быть над каждой вещью ее собственным небом, ее круглой крышей, ее лазурным колоколом и вечным покоем; блажен, кто так благословляет!

Ибо все вещи крещены в источнике вечности и по ту сторону добра и зла; а добро и зло суть только бегущие тени, влажная печаль, ползущие облака...

Мир — глубок, и он глубже, чем когда-либо думалось дню. Не все дерзает говорить перед лицом дня. Но день приближается, и мы должны расстаться!

О небо надо мной, стыдливое, пылающее! О счастье мое перед восходом солнца! День приближается, пора нам расстаться.

...Так говорил Заратустра.

Заратустра может говорить только поэтично. Он бессилен. Проза для него почти невозможна, ибо есть высоты и глубины, доступные только поэзии — проза слишком буднична.

Поэзия — не просто форма, это и определенный дух, красота, изящество. С точки зрения языка его высказывания, возможно, и нельзя назвать стихами, но никто не сможет отрицать, что это — поэзия в чистом виде. По своему духу, в самом своем основании они поэтичны.