Заратустра: Танцующий Бог

Но ты глубок, и глубоко страдаешь даже от ничтожных ран; и вот, не успеешь ты излечиться — снова ползет ядовитый червь по руке твоей.

Но ты слишком горд, чтобы взять и прихлопнуть этих лакомок; берегись же, как бы не стало уделом твоим переносить их ядовитую наглость!

И с похвалами жужжат они вокруг тебя: назойливость — вот что такое похвалы их! Быть поближе к коже и крови твоей — этого жаждут они...

Бывают они любезны и предупредительны с тобой. Но таково всегда было благоразумие трусов. Да, трусливые умны!..

Ты снисходителен и справедлив, потому и говоришь: «Не виновны они в своем ничтожном существовании». Но их мелкая душа думает: «Вина лежит на всяком великом существовании».

Когда ты снисходителен, они все равно чувствуют твое презрение и возвращают тебе благодеяние твое, уязвляя тайком.

Молчание гордости твоей всегда им не по вкусу: но они ликуют, когда бываешь ты настолько скромным, чтобы стать тщеславным...

Разве не замечал ты, как часто они делались безмолвными, когда ты подходил к ним, и как силы покидали их, словно дым от угасающего костра?

Да, друг мой, укором совести являешься ты для ближних своих: ибо недостойны они тебя.

...Так говорил Заратустра.

Несмотря на свою многочисленность, толпа гораздо слабее одной подлинной индивидуальности. Толпа убедила саму себя, что они бараны, а не люди.

Индивидуум провозглашает свое достоинство и гордость и не желает быть просто механической частью человечества. Он хочет привнести в мир некую красоту, радость, экстаз. Он не нищий; а единственный способ не быть нищим — это делиться своей любовью, избытком сострадания, пониманием, мудростью, просветлением.

Но толпа, как это всегда бывает, пытается хитростью осилить такого индивидуума. Слабый человек всегда хитер: хитрость — его защита. И величайшая хитрость, рожденная толпой — это создание государства. Тогда государство защищает толпу, отжившее, мертвое, слабое, бесполезное.

Всякий, кто хоть немного понимает в человеческих делах, будет против государства, ибо государство — символ человеческого рабства.

Хотя государство и говорит все время: «Я слуга народа», в действительности все как раз наоборот. Эти слуги стали хозяевами, потому что в их руках власть, им принадлежит вся бюрократия, у них есть оружие. И они пользуются всей этой мощью против немногих непокорных индивидуальностей — непокорных неправде, бунтующих против мертвых традиций, восстающих против всевозможных суеверий.

Когда я приехал в Америку, первый вопрос, который мне задали:

— Вы анархист? Если вы анархист, вы не можете вступить на территорию Америки. Я сказал:

— Я еще хуже.

Офицер иммиграционной службы выглядел озадаченным, поскольку в правительственной инструкции не предусматривалось способа задержать человека, который хуже анархиста.

Я сказал:

— Анархизм устарел.

Но с этого самого дня начался мой конфликт с американским правительством. Такая громадная сила боится одного анархиста. И сколько лицемерия в том, что они постоянно говорят о свободе мысли, свободе слова...

Анархизм — тоже идеология. Анархизм просто говорит, что государство не нужно, что это одно из величайших бедствий, созданное слабыми против сильных индивидуальностей; но прогресс происходит только за счет этих сильных индивидуальностей.

Конечно, некая функциональная организация необходима, но она должна быть не более чем функциональной; она не должна давать положение и силу людям, оказавшимся в правительстве.

Как раз на днях я видел фотографию большого ученого, которого считают одним из лучших специалистов по индийским Ведам и Упанишадам, пандита Рави Шанкара. Он кланялся президенту Заилу Сингху и получал награду. Для Заила Сингха санскрит все равно, что греческий или латынь. Он не знает даже хинди. По-английски он слышит, но не понимает. Он знает только панджаби, и у него нет никакого мужества.