Зараза 2: Львиное сердце

«…Я предлагал свою помощь в изучении камня. Что они мне тогда сказали? Не мой профиль? У Гульдберга больше опыта. Компетенция и достижения профессора Гульдберга не вызывают сомнений в результатах изучения алмаза. Ха! Ха и еще раз ха! Компетенция! Единственное, в чем нет сомнений, так в его шашнях с аспирантками. Похотливый напыщенный пердун вместо того, что заниматься наукой, постоянно бегал к молодым студенткам. Вынюхивал у меня, способен ли стимулятор влиять на тестостерон. Ублюдок, все смешно ему было, трындел, что каждый раз, как в студгородок съездит, так десять раз влюбиться успевает…»

С кем конкретно встречался Гульдберг, дневник не объяснял. Студгородок или кампус во Фритауне есть в колледже Фура-Бей. Не в том старом здании, где я был, а целый новый комплекс в центре города. Пятнадцать или около того корпусов на горе Ореол с прекрасным видом на океан и окруженных с трех сторон лесом.

Искать там следы молодой девушки, зная только ее специальность и привязанность к седовласым пердунам. Маловато будет.

Я закурил еще одну сигарету и пока глаза не начали слипаться от накопившейся усталости, нашел-таки еще одну зацепку.

Глава 8

С дневником Альберта получилось, как в старом советском фильме: дерево там такое… и мужик в пиджаке.

Нет, конечно, «Джентльменов удачи» Альберт в детстве не смотрел и пальмы не описывал, но вот памятник был – мелькнул в одной из записей. Когда описывал одну из давних корпоративных вечеринок.

«…позор. Позор, что я согласился на эту авантюру. Никогда раньше не выпивал с подчиненными, а тут повелся на уговоры Коллинза в честь его дня рождения. И, конечно, дело было не в Коллинзе, а в тех замечательных куриных ножках, которые подавали в ресторане Бенгази. От всего в этой стране меня выворачивает наизнанку, но в Бенгази знают какой-то особый рецепт. В меру зажаристая, с хрустящей корочкой, но не пересушенная…»

Читать, конечно, это было тяжело, особенно глядя на почти безвкусные аварийные рационы питания. Единственное, что у меня осталось в запасах в вагоне. А профессор еще почти целую страницу описывал эти ножки. Странный, он все-таки был, за весь дневник больше ни одного доброго слова, а еде посвятил целую поэму, да еще и нарисовать пытался.

«…я так увлекся едой, что не заметил, как вся компания, и Коллинз, и болван Крюгер вместе с дегенератом Боральски вмиг опьянели от этой дурной местной водки. И, честно говоря, мне не понравилось, как они на меня смотрели. Особенно Боральски. Обязательно надо найти в его работе ошибки или хоть какие-нибудь нестыковки и написать на него жалобу.

Я хотел уйти. Но на улице не оказалось ни одного приличного такси. А ехать по-обезьяньи, вместе с одной из этих горилл на грязном мопеде я не хотел. Пришлось пойти вместе с аспирантами дальше. Не знаю, почему и надо будет сделать потом выговор Коллинзу, но эти идиоты решили идти гулять дальше.

Мне пришлось идти за ними сначала в бар, где играла отвратительная музыка, потом в другой бар, где на нас чуть не напали местные дикари. Я уже окончательно запутался и не понимал, как добраться до лаборатории».