— И что, вот так просто спустились, и все? Ничего не говорили?
— Кажется… я впотьмах не разглядел, вроде бы кто-то вас провожал. С собаками. Жуткие псы. И худые. Я залез в машину от греха подальше. Боюсь бродячих собак.
— Мы все узнали, — сказал Андрей сдавленным голосом. — Похоже, это химические отходы. Их привозят по ночам под усиленной охраной. Так нам сказала одна… местная.
— А-а-а, — протянул Макс, доставая сигарету и щелкая прикуриватель. — Тогда все понятно, почему вы такие… — он сдавленно кашлянул, — ну и вонь же тут, наверное, ветер опять на город идет.
Он прикурил и вцепился в руль. Когда они миновали указатель «Город — 15 км», в кармане куртки Андрея зазвонил телефон.
Из радиоприемника шелестел умиротворяющий джаз, Андрей смотрел в окно, и падающие снежинки в свете фар убаюкивали, гипнотизировали. В вечернем сумраке плыли отражения бурелома по краям дороги, черные ветхие лачуги, застывшие в безвременье, и редкие фигуры людей, больше похожие на приведения, бредущие неизвестно откуда и куда.
День стал вечером, а вечер стал ночью в один миг — так всегда происходит в конце ноября. В отражении бокового стекла он вдруг явственно увидел ту женщину — в черном платье, подчеркнуто торжественном, будто не с фермы она только что явилась, а с аристократического бала; она держала дочку за руку, а за ними — в дверях, стояли две огромные худые собаки, Тифон и Ехидна. Дочка, протягивала Андрей чашку чая — он потянулся за кружкой, чтобы освободить ее от этой ноши, но, когда их пальцы соприкоснулись, он взглянул ей в глаза и замер, не в силах пошевелиться.
Это была его дочь. Саша.
Машину тряхнуло на колдобине и видение стерлось, провалилось в небытие мертвенно-холодной ночи.
Звонка-то и не было, он не сразу понял, что его беспокоит, а когда понял, испугался, что не успеет достать телефон, отчаянно вибрирующий во внутреннем кармане куртки.
— Алло, — сказал он в трубку. Надпись на экране сообщала: «Нет ID абонента».
— Андрей Лосев? — спросил безжизненный женский голос, который мог принадлежать и роботу-информатору. Такими голосами не впаривают быстрые займы до получки, очередную финансовую пирамиду, не рекламируют таблетки для похудания и даже не сообщают о размере задолженности перед банком — этот голос был
Он ответил, вцепившись правой рукой в пластиковую пассажирскую ручку.
— Да, это я.
— Час назад в отделение реанимации поступила ваша дочь, Саша Лосева с диагнозом «анафилактический шок», предположительно после проведения вакцинации. — Механические слова проникали ему в голову и там вибрировали невыносимым эхом. Он слышал их словно со стороны, а тело его, начиная снизу — немело, погружаясь в могильный холод — он чувствовал, как что-то ужасное, мертвое приближается к его сердцу и точно знал, если оно затянет его, то пути назад не будет. — Вы меня слышите?
Макс повернул голову и посмотрел на Андрея. Тот сидел смертельно бледный, таращась в темноту.
— Эй, — сказал он. — Тебе плохо, Андрей? — он похлопал его по ноге.
— Я… слышу, — прохрипел Андрей. — Где… что с ней? Она жива?
Голос издалека кашлянул и продолжил:
— Она жива, вовремя проведенные реанимационные мероприятия спасли ей жизнь. Она в городской больнице. Пока без сознания.
— Я сейчас приеду, — выдавил Андрей.
— В палату никого не…
Андрей нажал на кнопку отбоя, повернулся к водителю.
Тот моргал глазами, не зная, что сказать. Он слышал весь разговор.
— Я лечу, Андрей. Мы будем через двадцать минут. Господи… — прошептал он. — Как же так?
На мгновение из темноты выскочил рейсовый автобус, ослепил их фарами и провалился в небытие — старый дряхлый Лиаз, трескучий и скрипучий, заполненный людьми под завязку — Андрей судорожно оглянулся, ему показалось… нет. нет. Он встряхнулся, ударил себя по щеке, нагнулся, вытащил из бардачка бутылку воды. Сделал длинный глоток. Мозг отказывался верить в происходящее.
— Разве здесь ходят автобусы? — спросил он. — Эта же дорога ведет только на свалку. Или нет?
— Какие автобусы? — встрепенулся Макс. — Уже полчаса как мы едем, ни одной машины ни туда, ни обратно. — Он посмотрел на Андрея и покачал головой. — Держись, брат!
На заднем сидении храпел Гена, рядом с ним лежала камера с внушительным объективом, незакрытая линза которого смотрела вперед пустым немигающим взглядом.