Венеровский.
Староста, принесите, пожалуйста, самовар.Староста.
Самовар двадцать копеек, а за чай, за сахар с хозяйкой сочтетесь.Венеровский.
Подайте все. Вы будете?Любочка.
Да… нет…Венеровский.
Вы бы сняли мантилью.Любочка.
Ничего не надо.Венеровский
Любочка.
Не говорите: миленькая, – так не хорошо.Венеровский.
Ну, все равно. Вы заметьте только, как во всех этих столкновениях люди дрянные бывают унижены. Я не ненавижу их, я презираю их, им следует быть униженными, и они это сами знают, как поразмыслят. Поверьте, ваши родные теперь чувствуют, что они глупы. Это-то и нужно.Любочка.
Что тебе сделали мои родные? Положим, они неразвитые, да все-таки они ничего. Бывают хуже.Венеровский.
Вы очень умны, миленькая. Это так. Бывают хуже, но раз мы сознали, что убеждения наши различны, что почва, на которой стою я и они, не одна и та же, надо стать одним одесную, а другим ошую. Ведь все очень просто. Я не уважаю людей глупых и без образования, кроме того нечестных, апатичных и врагов всего нового. А ваши родные таковы, – стало быть, ни вы, ни я не можем их уважать. Ведь вы согласны с этим? Другой бы стал политизировать, скрывать свои убеждения, но я полагаю, что честность и истина всегда выгодны.Любочка.
Отчего ж? Отец не враг всего нового, напротив…Венеровский.
Ну, разве вы не видите, что он только боялся меня и ипокритствовал. Ну-с, и глупую женщину, которая, кроме еды и спанья, ничего не понимает, нельзя уважать!Любочка.
Я все-таки любила их…Венеровский.
Любите вы честное, свободное и разумное! Любите те личности, которые соединяют в себе эти качества, и вы будете гуманны; а любить женщину за то, что она произвела вас на свет, не имеет никакого смысла. Да, великолепнейший друг! Ежели вы и меня любите, то не за то, что я хорош или умен, а только за то, что во мне соединяются те качества, про которые я говорил. Да-с, это так.Будете разливать?
Любочка.
Нет, я не хочу, – все это грязно и гадко… посмотрите, какие чашки, – я не хочу.Венеровский.
Да-с, Любовь Ивановна, моя женка миленькая. Другим знание всего того, что я вам сообщил, дается трудом и борьбой и глубоким изучением, и то редкие, сильные характеры усвоивают себе это учение так полно и ясно, как я его понимаю, а вам, моя миленькая счастливица, все это дается легко. Только слушать, воспринимать, и вы сразу станете на ту высоту, на которой должен стоять человек нового времени. Да бросимте словопрения! Мы теперь одни несвободны.Любочка
Венеровский.
Могу я тебя поцеловать, миленькая? Мне хочется.Любочка.
Нет… Оставьте…Венеровский.
Вы не оживленны нынче. Неужели вам не приятно, милая, что мы едем?Любочка.
Мне все равно, я только устала… Отчего вы Дуняшу не взяли?Венеровский.
Вот опять! Я не считаю себя вправе тревожить вас вопросами. Вы свободны так же, как и я, и впредь и всегда будет [так]… Другой бы мужчина считал бы, что имеет права на вас, а я признаю полную вашу свободу. Да, милая, жизнь ваша устроится так, что вы скажете себе скоро: да, я вышла из тюрьмы на свет божий.Любочка.
Зачем вы не взяли Дуняшу?Венеровский.
То было бы барство, дрянность, она бы стеснила нас.Любочка.
Оставьте! Да вы вымойте чашки, грязь какая!Венеровский
Любочка.
Нет… да… нет… Мне ничего не надо. Мне скучно.