Заразные люди

— Пойти с Кириллом Иванычем поговорить, — проговорила старуха и вышла.

Толстяка-управляющего домом она нашла во дворе: он следил за тем, как дворники складывали в сарай только что привезённые дрова. Сама не зная, для чего, она рассказала толстяку о болезни тряпичника. Тот равнодушно выслушал старуху, нахмурил почему-то брови и, не проронив ни слова, пожал плечами.

Часа в четыре Таня была страшно перепугана отцом. Сидела она около окна и обмётывала петли только что сшитой кофточки. Наступали ранние декабрьские сумерки, и в комнате становилось темно. Федотыч вдруг как-то сорвался с постели, сел на матрац, спустив ноги и хрипло спросил:

— Таня!.. Голубушка!.. Похоронили они меня… похоронили…

Таня поднялась с места и с испугом в глазах придвинулась к больному.

— Похоронили они… и дворник, и тот щенок-то с Охты… Похоронили…

Старик дико ворочал глазами и судорожным движением пальцев мял конец одеяла. Таня поднесла к губам больного ковш с водою, со страхом заглядывая в широко-раскрытые, воспалённые глаза отца. Он продолжал говорить что-то, но ни одного слова уже нельзя было разобрать: голос его становился глухим и хриплым.

— Тятенька, ляг!.. Ляг!.. — проговорила девушка и быстро выбежала за дверь.

Скоро она вернулась в сопровождении Анфисы Ивановны.

— Танюшка… касатка… верно, скоро! — шептала старушка, прижимаясь к девушке и смотря на Федотыча. — Иван Кирилыч говорит, непременно в больницу надо, потому — из участка приказывали: болезнь какая-то по городу ходит. Я, дура, пошла к нему, подождать бы… Куда ему в больницу: человек душеньку праведную Богу отдаёт… Попа бы позвать…

Старушка убежала, бормоча про себя о попе и о душеньке больного, которой надо отпустить грехи вольные и невольные. Имя Бога не сходило с уст перепугавшейся старушки, пока она бежала по двору до квартиры Кирилла Ивановича.

Судьба, однако, решила иначе. Не прошло и часа, как в подвале появились околоточный, Кирилл Иванович и доктор. Последний подошёл к больному, при свете лампочки осмотрел его и, отступив шага два назад, сообщил околоточному, что заражённого дифтеритом надо сию же минуту отправить в больницу, подвал продезинфицировать и живущих в нём изолировать.

— Вон, полюбуйтесь, какая у них мерзость лежит! — с презрительной миной на лице проговорил доктор, указывая на кучу тряпья, рассортированного Федей ещё накануне.

— Да, да… тряничники они… я говорил… я думал… — сбивчиво говорил Кирилл Иванович, боясь, что эта неприятность отзовётся и на нём.

— Плохо смотрите за квартирами, — сухо промолвил доктор и направился к выходу.

Через час Федотыча увезли в больницу, а весь подвал перерыли и продезинфицировали всё небогатое имущество тряпичников и собранный ими хлам. Околоточный, всё время наблюдавший за процессом дезинфекции, ворчал на Таню за беспорядок и нечистоту.

Прижавшись к стене, девушка молча выслушивала выговор околоточного и недоумевала — почему он так сердится, зачем он ворвался в квартиру и распоряжается их имуществом. Рассмотрев бритое, немного одутловатое лицо полицейского, с брезгливой складкой на губах и с холодным выражением в глазах, она почувствовала страх к этому человеку, и чем больше внушал он ей боязнь, тем труднее ей было отвечать на его вопросы. Он расспрашивал Таню, чем занимается она, сколько зарабатывает шитьём, и что будет делать, когда умрёт отец. Последний вопрос особенно смутил девушку.

— А в горничных ты не служила? — спросил он после небольшой паузы.

— Нет, — тихо ответила девушка.

— А в няньках?

Таня отрицательно покачала головою и отвернулась. Околоточный окинул её каким-то странным взглядом, словно измеряя её фигуру, и также отвернулся и принялся командовать какими-то мужиками в блузах и передниках.

Вечером того же дня слёг в постель и Федя, но его скоро отправили в больницу вслед за отцом.

Оставшись одна, Таня с ужасом в глазах осмотрелась по сторонам — и при виде разгрома в квартире её обдало холодом. Быстро потушила она лампочку, ощупью в потёмках добралась до двери, заперла квартиру на замок и ушла к Анфисе Ивановне.

Дня через два подвал, где больше десяти лет прожил Федотыч с семьёй, окончательно опустел. Дверь в тёмное, смрадное, пропитанное заразою помещение была забита по распоряжению полиции. Больше уже не светился огонёк в двух узких оконцах, лежавших почти у самой мостовой, а по ночам мрачный и страшный призрак смерти бродил в заброшенном жилье, пугая через тёмные окна прохожих узкого и глухого переулка.

1904