— «И будьте, как он!» Вы это хотели мне сказать? Да? Ох, если бы Леня был на свободе, я бы не отстала!.. Я бы сказала ему: «Я уже не маленькая, Леня, не маленькая! Поделись со мной, научи… Дай мне те книги, которые тебя ведут… вдохновляют!»
Ирина внезапно замолчала, нахмурилась. На веранду скользящей походкой вышла светлоголовая девочка — ее сводная сестра Катя.
— Ира! Мама просит идти к гостям.
На Илью она даже не взглянула, не повернула к нему головы. Он видел ее профиль: нос с горбинкой, выпуклый подбородок, покатый, как у матери, лоб. В ней было что-то недетское, неприятное.
— Хорошо, иду, — сказала Ира. — Вы не уходите, Илья Михайлович, — попросила она, — я постараюсь отделаться…
Илья подумал о том, что можно уйти из сада, не прощаясь, не заходя в дом, и даже направился к калитке… но, помедлив, вернулся, поднялся на веранду и остановился на пороге, почти скрытый парусиновой портьерой.
Из-за портьеры ему видно было Ирину, она сидела на вертушке-стуле у рояля.
Зборовский с улыбкой, с какой обращается фат к некрасивой девушке, говорил Люсе Охлопковой:
— Что же я могу предложить вам? Мы успели перебрать всех кавалеров… Позвольте же предложить вам такой букет: примула, ирис!
Игра состояла в том, что надо было угадать, чьи инициалы изображают начальные буквы цветов, и выразить условным языком игры свое отношение к «загаданному» человеку.
— Я… я перевяжу букет розовой лентой, — ответила Люся, вся пылая и обмахиваясь платком.
— Нежная любовь! — вставила маленькая Катя. Она прекрасно знала значения всех цветов: желтый — измена, зеленый — надежда… — Это вы сами себя загадали, Петр Игнатьевич, — добавила она.
Все засмеялись. Люся сказала с неискренним смехом:
— Нет, нет, это Павел Ильич! Наш милый старик!
— Фант! — потребовал Зборовский. — Вы ошиблись, Люся… ты, маленькая женщина, угадала!
— Загадайте мне, Петр Игнатьевич! Загадайте же! — приставала Катя, теребя его за руку.
— Катя, перестань…
Зборовский сказал:
— Господи! Скоро маленьких отошлют спать! Пора нам прекратить детские игры… Давайте помузицируем? Или стихи почитаем?
Решили читать стихи.
Вадим громко, с каким-то вызовом в голосе прочел брюсовского «Каменщика». Задыхаясь и краснея, Люся пролепетала что-то сердцещипательное о неразделенной любви. Зборовский отчетливо, с чуть заметной усмешкой в голосе начал:
Августа Солодковская уселась за рояль и, не глядя на клавиатуру, заиграла тихую, странную прелюдию… Заговорила, как бы вспоминая о чем-то своем, сокровенном:
Щеки слабо окрасились, глаза под очками подернулись влагой. Казалось, она бредит наяву:
После Августы выступил Полищук. Он картинно облокотился на рояль. Напыщенно восклицал:
Ирина сидела, опустив глаза. Следя за выражением ее лица, Илья понимал, что ей нравится молодой задор Вадима, что ей жаль Люсю… Она презрительно улыбнулась, когда Зборовский начал о «вольной птице ночных тротуаров»… При словах «пленных тихий зов» с тревожным сочувствием взглянула на Августу. Когда же заговорил Полищук, девушка отвернулась к окну.
— Господа! Внимание! — сказал Зборовский. — Ирочка будет декламировать! Что вы прочтете, Ира?
«Ничего не прочтет!» — мысленно ответил Илья. Ему не хотелось, чтобы Ирина принимала участие в этой «игре от безделья». Она резко встала. Вышла на середину комнаты. Остановилась, уронив тонкие руки. Подняла голову.
начала Ирина тихо, искренне, как бы разговаривая с самым близким человеком.
Зрачки ее расширились. Она подняла глаза на Илью:
«Она мне это говорит», — с внутренней дрожью подумал Илья, не замечая, что барышни перешептываются, глядя на них, и что мачеха Ирины стоит под аркой, с трудом скрывая негодование под снисходительной улыбкой.
На полустанке Романа Яркова ждала вся будущая родня, только невеста с матерью остались дома.