Заре навстречу

- Нет, нет, пожалуйста, не надо! Моя мама очень самолюбивая! - и взволнованно, чуть не со слезами на глазах, шепнул: - Ведь мой папа сидел в тюрьме!

- Ну и очень хорошо! - горячо воскликнул Тима. - Все, кто против царя, все в тюрьмах сидели...

Но Тиме не удалось договорить всего, что он собирался сказать. Мама Толи, неслышно войдя в комнату, произнесла сухо:

- Извини, Тима, Толе нужно заниматься музыкой, - и проводила Тиму до прихожей.

С тех пор Тиму не приглашали больше к Асмоловым.

А когда во время Керенского родители Тимы скрывались и Тима жил один, Анатолий Асмолсв, разодетый в новенькую форму скаута, встретив замурзанного Тиму в городском саду, сделал вид, что не узнал его.

Тогда же навестил Тиму и Финогенов. Осмотрел сложенные в кухне дрова и предупредив:

- Если обнаружу хоть одно полено с угольным крестом на торце, - значит, ты похититель. В моей поленнице все дрова меченые, - подумав, добэвпл: Впрочем, дети интеллигентов не столь просты, когда занимаются воровством, - и попросил ласково: - Скажи, голубок, честно, ведь тряпочкой стер знаки? Это я не для улики, а в подтверждение своей мысли спрашиваю. О хитрости интеллигенции.

Залесский, встречая Тиму во дворе, каждый раз громко и весело вопрошал:

- Скучаешь? Ничего! Скоро твоих предков разыщут и вернут в естественное состояние - за решетку.

Теперь же Финогенов, здороваясь первым, угодливо говорил:

- Здорово я тогда над тобой шутку сшутил! - и предлагал: - Дровишки понадобятся, бери, не стесняйся.

А Залесский осведомлялся:

- Здоровьичко-то как папаши с мамашей, ничего?

Ну, передай самое нижайшее.

Асмолова, встретив Тиму, сказала с упреком:

- Почему ты такой бука, Тима? Толя тебе говорит "здравствуй", а ты отворачиваешься! Ну, ну, помиритесь!

Но Тима не захотел протягивать руку Анатолию Асмолову.

Заато с жителями заднего двора у Тимы были всегда добрые отношения, хотя никто из них ни раньше, ни теперь не проявлял к нему особого расположения.

Многодетный лоскутник Полосухин жил в барачном закутке, который он гордо именовал мастерской. Посередине лачуги стоял на козлах большой стол, сколоченный из ветхих досок, выломанных из забора. Этот стол называли верстаком. Ночью на нем спал Полосухин с женой, а на полу, на тряпье, восемь человек детей и старуха теща. В сенях стояли две кадки: одна с водой, другая с квашеной капустой - и общие семейные валенки, в которых Полосухины бегали зимой в отхожее место.

Полосухип в первый же день знакомства с Тимой объяснил с достоинством:

- Я, мил человек, не тот лоскутник, который по дворам ходит, шурум-бурум орет и бедных людей обмпшуривает. Я мастеровой, из старья спорки выделываю, крон шапочный, жилеточный и тому подобное. Мое звание брючппк. Но не захотел на хозяина соки тратить, свое дело завел.

А дело у Полосухина было такое: каждое воскресенье он отправлялся за товарами к купцу Юпосову, содержателю артели скупщиков старья. Нагрузив сапки рухлядью, он волск их домой. Здесь сортировал обноски, а потом, разложив на верстаке, приступал со всем семейством к разделке. Орудуя сапожными ножами, Полосухины срезоли сначала пуговицы, металлические крючки и петли, складывали их по сортам в берестяные туеса, потом начинали пороть обноски "с крыши", отдельно разделывал!

приклад.

Так Полосухины работали с рассвета до сумерек.

А когда становилось темно, оставляли "тонкую работу" и начинали на ощупь трепать свалявшуюся вату пли пеньку, отчего в лачуге носилась едкая пыль, словно серый снег.

В деревянном корыте, подвешенном к потолку на веревках, л-пл самый младший Полосухип - Ленька. По субботам его вынимали из корыта, потому что жена Полосухина и теща занимались стиркой спорков. В воскресенье спорки сушили, и тогда ребята Полосухины поочередно сторожили их во дворе.

Сутулый, тощий, с впавшими щеками и длинным унылым хрящеватым носом, на людях молчаливый, всегда с испуганными, несчастными глазами, Полосухин дома неузнаваемо преображался. Свое семейство он держал в строгости, обращался с домашними не как отец, а кок хозяин с работниками.

- Фадеевна, - говорил он жене сухо и повелительно, - надо бы в подмастерья к тебе на сукно девку поставить! Старуха, гляжу, начала товар портить.

- Ты, что же, для дочери другой клички не знаешь?

Девка! Опсовел, что ли?

- А я говорю, не разговаривай, а ставь, как приказано!

- У Фенечки рука порезала.

- Ничего, пусть варом залепит.

- Залепила, а все гниет.

- Ну, ставь кого другого!

- Да ты что ирода строишь, забыл, как детей зовут?

- Давай тогда конопатую!

- Сам ты, черт, конопатый!

- А вот полайся, ссажу с верстака - узнаешь.

- Напугал!

- Так-с, значит, строптившнься. Тогда вот мое слово:

Тонька вместо тебя у окна сядет.

- Наказал!

- В другой раз не то будет. Говорю - значит, сполняй.

- Да я те кто? Жена?

- Жена - это которая воопче, а я из тебя мастера сделал. Ты не дури. Помру - сама мастерскую вести будешь.

- Мастерскую! Ты хоть мне-то в глаза песок не кидай.

- Врешь! - ярился Полосухин. - Достиг я. Вот свезу товар еще и вывеску навешу.

- Петлю ты на нас навесил, вот что!