Заре навстречу

- Разрешите дежурить у вашей супруги.

- Пожалуйста, - сказал папа. Но, видно по всему, это согласие он дал скрепя сердце.

Тима возмутился, что папа доверил маму Ляликову.

Но папа произнес шепотом:

- Не беспокойся. Я буду рядом, и если мама проснется, я услышу.

- Смотри же, - попросил Тима, - не засни.

- Нет, Тима, - твердо пообещал папа, - я думаю, что и ты не сможешь сегодня уснуть.

Папа был прав. Тима не спал всю эту ночь. Сначала сквозь полуоткрытую дверь он слышал, как Павел Андреевич и Фекла Ивановна Андросовы разговаривали о его маме. Павел Андреевич, произнося загадочные медицинские слова, уверял, что состояние мамы не внушает опасения. Потом сказал, что будто бы мама Тимы - типичный "экземпляр" большевички, помыслы которой отрешены от всего, что существует вне пределов ее партийнопрофессиональной деятельности. И шепотом сообщил Фекле Ивановне:

- Представь, на ней было грубое солдатское бязевое белье. Это же чудовищно. Напяливать на себя подобное - значит, утратить самое элементарное чувство женственности, брезгливости.

- Это ты у меня вызываешь брезгливость! - вспылила Фекла Ивановна. - Ты со своим мещанским умишком сейчас мне гадок.

- Фиалка, - растерянно произнес Павел Андреевич, - ты слишком впечатлительна. Твой цыганский темперамент рисует эдакую доморощенную советскую Жанну д'Арк. Я же преисполнен лишь чистосердечного сострадания, и ты превратно истолковываешь мои мысли.

- Врешь, - крикнула Фекла Ивановна, - ты не жалеешь, ты боишься!

- Чего именно? - с достоинством осведомился Андросов.

- Ты потерял совесть в сытости и благополучии.

- А ты ее нашла?

- Павел, - горячо сказала Фекла Ивановна, - ты подобрал меня в таборе, помог стать человеком. Терпеливо ждал, пока я кончу университет. Моей жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя. Но я не могу так жить больше, не могу!

- Чего же ты от меня хочешь?

- Я сама не знаю. Я не могу забыть ту слепую девочку - Зину Чуркину. Она смотрела на меня своими мертвыми глазами и все спрашивала: "Тетя, почем ваши лекарства стоят?" И умоляла: "Вы подешевле что-нибудь давайте, а то отец у меня пьющий, ему и так на водку денег не хватает. Он добрый, когда пьяный, балуется, как маленький, песни поет. Он на меня никогда денег не пожалеет, но я не хочу, не надо, чтобы он на меня тратился".

- Зачем эти мучительные воспоминания? - сказал Павел Андреевич. - Я же хотел усыновить ее брата. Но он был слишком привязан к отцу-пьянице.

- Отец его погиб как герой.

- Ты, может быть, желаешь, чтобы тоже я стал героем и влез со всеми потрохамн в эту катавасию, которая невесть чем завершится?

- Значит, ты предпочитаешь выжидать в сторонке, кто кого, - так?

- Фепечка, милая, пойми меня, - почти простонал Андросов с отчаянием. Я барин и привык пользоваться услугами созданной до меня удобной, многовековой культуры, в пределах ее мыслю, в пределах моих средств ею пользуюсь. Не собираюсь защищать ее, но не намерен и отрекаться от нее. Но вот взгляни глазами врача. - Щелкнул замок, раздался скрип выдвигаемого ящика. - Отличный рентгеновский снимок, - глухо, но каким-то нарочито шутовским шепотом сказал Андросов. - Ярко выраженная злокачественная опухоль - за пределами хирургического вмешательства.

- Да, - согласилась Фекла Ивановна, - случай безнадежный. Но я что-то не помню пациента с такой опухолью. Кто это?

- Это я, - тихо сказал Андросов. - Вот откуда у меня острое эгоистическое желание дожить оставшиеся дни с максимальными житейскими удобстзамн.

- Павел, - с отчаянием воскликнула Фекла Ивановна, - почему ты молчал?! Ведь это так страшно!

- А мне уже теперь не страшно, и я становлюсь храбрецом, даже решил предложить свои услуги этим, как их, большевикам. За посмертный гонорар хотя бы в виде больницы имени Андросова или чего-нибудь подобного я даже стану покорным слугой медицинского комиссара Сапожкова, чтобы почтительно выслушивать все его фельдшерские наставления и политические мудрствования, - и сухо добавил: - Реветь же по сему случаю тебе, Фекла, не подобает. Бери пример с большевистской Жанны д'Арк. Если бы она узнала нечто подобное о своем супруге, то, наверно, руководствуясь материалистическим разумом, посоветовала бы ему до рокового исхода еще более полно принести себя в ж революции. И, так сказать, почить от руки врага с почетом, а не конфузливо - от собственного недуга.

- Зачем ты так говоришь? - упрекнула Фекла Ивановна. - Почему ты стыдишься себя, такого мужественного сейчас и сильного?

- Нет, - с горечью сказал Андросов. - Я вовсе не мужественный и не сильный. Я просто пыжусь, пыжусь перед тобой, топорщу пестрые перья, облезлый, старый павлин...

Сначала Тима злился на Андросова за то, что тот такую неправду говорит о маме, и решил даже встать с кровати, уйти из андросовского дома, но потом, услышав о страшной, смертельной болезни Павла Андреевича и о том, что он хочет перед смертью принести пользу революции, которую не очень любит, остался. "Оказывается, - думал Тима, - взрослые часто прячут друг от друга свои страдания, словно стыдясь их".