Заре навстречу

- Сие и монаси приемлют, - и добавлял строго: - Ты, Тимофей, не думай, что я пьяницей стал. Не для душевного успокоения, а для того, чтобы бодренько людей оперировать. А то вот вчера стоя не мог докончить, пришлось сесть. А в сидячку какая же это работа?

- Почему не хотите шишку у себя в животе срезать? - спросил возмущенно Тима. - Оттого, что она болит очень, вы столько водки стали пить, просто нехорошо даже.

- Нехорошо, верно, - равнодушно согласился Андросов. Поглядел в окошко, залепленное тусклым, влажным весенним снегом, и сказал тихо, будто для себя одного: - Когда человек просыпается - это все равно что его рождение. День от утра до ночи - маленькая жизнь, сон - маленькая смерть.

Тиме не понравилось это размышление Павла Андреевича, и он сказал наставительно:

- Папа говорит: сон - это необходимый отдых организму, а вовсе никакая не смерть. А если бы было, как вы говорите, то никаких снов нельзя было бы видеть, потому что покойники ничего не видят.

- Не видят, верно, - снова покорно согласился Андросов. И, вдруг оживившись, сказал насмешливо: - Твой папа считает человека высокоорганизованной материей, а мысль - продуктом биохимической реакции в сером веществе мозга.

- Папа тоже, как и вы, медик! - сказал вызывающе Тима. - И хоть он и фельдшер, а книг читал не меньше вашего.

- Даже, возможно, больше, - равнодушно сознался Андросов и, притянув к себе бутылку, спросил: - Не возражаешь, я еще некоторую дозу позволю?

- Возражаю! - сердито буркнул Тима. - У вас силы воли вовсе нет.

- Зато у Неболюбова ее с избытком! - вдруг злобно сказал Павел Андреевич. И едко изрек: - Скажет глупость и не смущается наступившим после этого тягостным молчанием коллег. Я сам набожно отношусь к медицинским корифеям. Поползать перед их именами на брюхе не желаю.

- Неправда, он хороший, - заступился за Неболюбова Тима.

- Чем же именно, позвольте узнать?

- А Общество кто придумал, не он разве? - спросил Тима.

- Основателем Общества физического воспитания был профессор Петербургского университета Петр Фрапцевич Лесгафт, выдающийся анатом и русский патриот, а Неболюбов хотел на сем только обрести популярность либерала и демократа, - сухо пояснил Андросов.

- Почему вы его не любите? - жалобно спросил Тима. - Ведь он же ваш товарищ.

Андросов выпил, затряс головой, выдохнул, сложив губы дудочкой, и заявил:

- Вот сделали из Роберта Коха святого: открыл бациллу туберкулеза, это все помнят, а то, что он препаратец "туберкулин" сочинил и выдал в качестве панацеи, а от этой панацеи туберкулез не только не излечивался, а, напротив, люди опасно заболевали, об этом все забыли.

А вот про один прискорбный случай из моей практики господин Неболюбов не утомляется поминать уже многие годы.

Тиме не нравились эти рассуждения Андросова о докторе Неболюбове, которого папа очень ценил. Но Тима думал: Павел Андреевич говорит так оттого, что болен, раздражен и ищет, на ком сорвать свою боль.

Но вот странно: войдя в палату, Андросов мгновенно преображался, обретал самоуверенный и спокойный вид.

Снисходительно шутил, утверждая, что нет на свете таких болезней, от которых человек мог бы умереть, если он умирать не желает. Он говорил умирающему большевику Сорокину:

- Сильного душой человека болезнь не возьмет. Это, батенька, уступка контрреволюции, если вы позволите себе капитулировать перед чахоткой. Ваш комиссар утверждает: туберкулез - порождение капитализма. Так уж вы, голубчик, не разочаровывайте меня. Победите болезнь самолично. А на ножки мы вас с вашей помощью поставим, будьте благонадежны.

С трудом улыбаясь, Сорокин произносил синими, сухими губами:

- Спасибо, доктор.

Старик бакалейщик, хворающий расширением желудка, пожаловался, что боится помереть. Андросов сказал ему насмешливо:

- Я знал человека, который с таким усердием чихнул, что умер от разрыва сердца, а вы, мой друг, человек флегматичный, вам угрожает только чрезмерное долголетне.

Несмотря на свой запрет Сорокину разговаривать, Павел Андреевич часто присаживался у его койки и вел с ним вполголоса беседу. О чем, Тима не знал, но один раз он увидел, как Андросов, пожав руку Сорокину, сказал с волнением:

- Спасибо вам, голубчик! - и произнес горячо: - Да, при рождении человек плачет, а все его близкие радуются; и нужно прожить жизнь так, чтобы, когда покидаешь свет, все плакали, а ты один улыбался, зная, что не зря прожил жизнь. Теперь я понимаю, почему вы такой.

Понимаю. - И еще раз пожал тощую, потную, слабую руку Сорокина.

После этого Андросов сказал Сапожкову:

- Петр Григорьевич, я всегда полагал, что люди делятся по своему психологическому складу на тех, кто убежден, что с ними никогда ничего плохого не случится, и на тех, кто, напротив, убежден, что именно они-то обречены на самые ужасные несчастья. А сейчас я убедился, как неумна подобная классификация.

Прибирая инструмент, папа укололся о иглу шприца, охнул, замотал кистью, как балалаечник, и потом сунул палец в рот.