Зарево

Мне снова крупно повезло: снайпер пробил пулей мою фуражку. Вообще в последний период войны у немцев появилось много снайперов, которые охотятся за офицерами.

На ночлег останавливаемся по соседству со штабом полка. О сне и мечтать не приходится: вражеская авиация просто рассвирепела. В комнату ворвался хорунжий Издебский. Подзывает меня рукой.

— Ты чего, черт бы тебя побрал! — ворчу я.

— Вставай, пошли к полковнику. Я тебя назвал добровольцем на установление связи с 4-м и 5-м полками.

Пошли. Командир нашего полка полковник Адам Чаплевский расположился в соседней комнате. При моем появлении он улыбнулся:

— Хорунжий Издебский получил все инструкции. Благодарю за службу и желаю успеха.

Я в душе обрушил на Издебского самые страшные проклятия.

— Я тоже устал, — произнес хорунжий, давая понять, что не обиделся и что ему и самому все это опостылело.

Мы сели на мотоцикл. Я ехал в качестве пассажира. Наша задача — установить связь с командирами 4-го и 5-го полков.

В движении по шоссе нас пикетирует вражеский самолет, поэтому то и дело приходится останавливаться и укрываться под деревьями.

— Вот сукин сын! И чего он к нам прицепился! — кричит мне товарищ.

— Езжай скорее! — кричу я ему в ухо. — Черт с ним! Или с нами.

Наконец, выпустив в нашу сторону еще несколько пулеметных очередей, самолет удалился.

В поле зрения нашего наблюдательного пункта находилось несколько стогов соломы. Батарея была установлена на стрельбу прямой наводкой. Пехота залегла на берегу канала. Под ураганным огнем противника солдаты не могли поднять головы. Я наблюдал через бинокль за нашими ребятами, мне было их очень жаль. Каждое их движение моментально вызывало огонь со стороны немцев, замаскировавшихся на том берегу.

— Товарищ капитан, мы должны им помочь. Ведь их перебьют как мух. Давайте ударим по стогам. Наверняка там фрицы.

Капитан с улыбкой смотрит на меня. Я бросаюсь к стереотрубе. Пехота лежит там, где лежала. Вижу, как капрал Лаговский поднял лопатку. Послышался звон металла — лопатка продырявлена.

— Легче разбить дом, чем ликвидировать стог соломы, — говорит хорунжий Розкрут.

— Тогда подожжем, — приходит мне идея. — Помните, как под Боруско дом лесника? Попробуем?

— Ну что ж, попробуй.

— Лаговский! Поджечь стога! — приказываю я.

— Слушаюсь, — с готовностью отозвался капрал.

Он вообще любил трудные задания.

Я видел, как он выбирал соответствующее место. Видел, как противотанковое ружье осторожно обращалось стволом в сторону цели. Патрон с трассирующей пулей вошел в ствольную коробку, замок щелкнул. Я припал к земле рядом со стрелком. Прозвучало несколько выстрелов, и от стогов на той стороне канала повалил дым.

В этих тяжелых боях, продолжавшихся несколько дней, когда мы были оторваны от кухни и снабжения, погиб санитар Кохановский, которого мы любовно называли «стрептоцидом». Он был убит в тот момент, когда решил добраться до автомобиля, чтобы на нем доставить нам питание.

Лишь на третий день, когда под сильными ударами войск 2-го Белорусского фронта немцы были выбиты с занимаемых ими позиций, мы обнаружили Кохановского, лежащего в кузове автомобиля, с головой, свисавшей через борт. На земле под ним лежали банки с консервами, а в руке он сжимал ключи от машины.

Мы снова двинулись вперед, получив задание прикрывать северный фланг войск, окружавших Берлин.

Третий рейх разваливался на глазах, однако яростные попытки недобитых гитлеровцев пробиться на помощь окруженной столице не давали нам покоя.

— Петр, что там слышно в эфире? — ежеминутно справлялся командир взвода хорунжий Розкрут, однако знания немецкого у Петра были, мягко говоря, скромные. Будучи на гражданке, он узнал, что означает «гутен морген», а на войне научился еще нескольким красивым словам, таким, как «хенде хох».

— Что-то очень нервничают, — отозвался Петр, неестественно вытаращив глаза. — Может, послушаете, товарищ хорунжий, потому что я не все понимаю, — выдавил он, поспешно снимая наушники.

Хорунжий в немецком языке тоже не был знатоком; его лицо приобрело то же выражение, что и серая от бессонницы физиономия Петра. Стоило только нашей старушке Р-13 настроиться на нужную волну, как хорунжий весь обратился в слух, а мы пытались прочесть по выражению его лица, что он там слышит.

— Черт бы побрал этих фрицев, бормочут так, будто уголь в подвал сыпят! Выключай этот ящик! — приказал хорунжий.

Что явилось причиной прекращения сеанса радиоперехвата, мы не узнали.

— Ну что там, Хенек? — спрашиваю.

— Да что-то они нехорошее задумали, — ответил он. — Болтают о каком-то новом оружии и вообще… веселятся. А впрочем, ни черта не разобрал.

До меня уже и раньше доходили слухи о какой-то армии Штайнера и Венка… Видимо, хорунжий все-таки что-то понимал по-немецки. «Мессершмитты» и другие вражеские истребители все чаще появлялись в небе и все больше наглели, загоняя нас в окопы.

— Это, вероятно, Штайнер надвигается, — слышалось там и тут.