Зарево

…Возвращался царевич с охоты, увидел в окне бедного домика красивую девушку и влюбился в нее. Да так влюбился, что только и оставалось посвататься. Но сватам она ответила так: «Знает ли ваш царевич какое-нибудь ремесло?» Тут стали сваты над ней смеяться, что она совсем проста и даже не понимает того, что царевичу не подобает работать руками. «Это верно, я простая, — отвечает им девушка, — и понимаю все попросту: быть царевичем — это не ремесло. Сегодня царь любит этого царевича, а завтра предпочтет ему брата его, моего же за ворота выгонит, — чем тогда он семью кормить будет?» Ей толкуют и так и сяк, а она все свое. Затосковал царевич: как тут быть? Но чего не сделаешь ради любви? Кружева из камня научишься плести, верно? Ну, собрал царевич ремесленников, мастеровых людей. Самое почетное ремесло — оружейное. Спрашивает царевич оружейника: «Сколько лет будешь меня учить, чтобы мог я научиться мечи ковать?» — «Я учился семь лет», — отвечает оружейник. «Не годится, — вздохнул царевич. — За семь лет моя невеста выйдет замуж за другого». Спрашивает столяра. «Пять лет, не меньше, нужно моему ремеслу учиться», — ответил столяр. «За пять лет моя невеста меня забудет», — сказал царевич. Портной берется учить четыре года, хлебопек — три. Меньше трех никто не берется. Загрустил тут царевич. Вдруг выходит вперед бурочник-шерстобит. «В моем, говорит, ремесле нужнее всего не время, а старанье. Будешь, говорит, стараться, за одни сутки выучу». Как взялся царевич с утра за дело, сутки напролет бил прутом по шерсти да кипяточком поливал. И выучился. Девушка, конечно, вышла за него замуж. А он пристрастился к своему ремеслу. Даже когда царем стал, все выделывал бурки, ноговицы, сукно, — и такой тонкий ворс научился надирать на сукне, что все узнавали его руку.

Но однажды поехал он охотиться и попал в лапы Одноглазым людоедам. Об Одноглазых ты, верно, слыхал? Будто они и люди, только раз в пять больше, пасть — как печка, а лба вовсе нет. Их кости до сих пор попадаются в старых пещерах. Много от них беспокойства было раньше людям. Ну, Одноглазые, поймав царевича, тут же стали разводить костер, чтобы его, по своему обычаю, изжарить. Видит царь, плохо дело. Вот и говорит он Одноглазым: «Как погляжу я на вас — выгоды вы своей не понимаете. Сожрать человека — не велик расчет. А вы вот узнайте — кто я такой? Может, я живой больше вам пользы принесу, чем если вы меня пожрете». — «А кто ты такой?» — спрашивают Одноглазые. «Я, — ответил он, — знаменитый бурочник. Дайте мне шерсти, я сваляю бурки, понесите их в царский дворец, добейтесь увидеть царицу, она у вас эти бурки купит». Одноглазые всё так и сделали. Дали ему шерсти, свалял он бурки на загляденье, понесли их Одноглазые продавать во дворец. Как тут увидела царица бурки, признала мужнюю руку, дала Одноглазым золота и серебра — полные мешки насыпала. Довольные, возвращаются домой Одноглазые. «Ну, а теперь мы его все равно съедим, — говорят они между собой, — вот какие мы хитрые». Только не пришлось им полакомиться. Выследила их царица, нагрянула с войском на пещеру и спасла мужа. Тут-то он и сказал: «Спасибо тебе, моя умница за то, что велела мне выучиться ремеслу».

И я тебе скажу: хоть ты не царенок, а княжонок, но когда выучишься, тоже нам спасибо скажешь.

— Что это вы так весело смеетесь? — спросил Константин.

Ему перевели сказку. Константин посмеялся, а потом сказал серьезно:

— Видите, Асад, и народная мудрость говорит о том же.

Проход, по которому Жамбот предполагал провести своих спутников в Грузию, представлял собою до того узкую расщелину в каменной стене гор, что в некоторых местах можно было идти только поодиночке. Да и добраться до нее требовалось немало усилий: вначале предстояло одолеть хаотическое нагромождение камней, а потом перейти через ледник. Это была самая трудная часть пути. Здесь им пришлось, обвязавшись и следуя друг за другом, пересекать изобилующую трещинами, вздутую и покрытую талым снегом поверхность ледника, то зеленовато-мутную, а то голубовато-прозрачную. По преданью, прадед Гурдыевых пробрался этим проходом из Грузии в Веселоречье. Некоторые из Гурдыевых позже проходили по этому пути в легендарный Тифлис, который для них, как и для всех горцев, был средоточием чудес, окном в широкий мир, столицей, прекрасней которой они ничего не знали.

Коренастый, крепко сбитый Жамбот карабкался по камням и, оглядываясь, ободряюще улыбаясь, протягивал руку то Асаду, то Константину. Но те уверенно карабкались по ноздреватым, почерневшим снеговикам и по головокружительным, в пестрых цветах, склонам. Науруз и Жамбот, заботливо следя за тем, как одолевает Константин крутые подъемы и головокружительные спуски, одобрительно переглядывались — им почти не приходилось помогать ему. Крепкие ноги Константина и мягких горских сапожках, которые ему подарила Нафисат, ступали так уверенно, словно он всю жизнь поднимался в горы. Бодро и ласково смотрели на спутников его темные глаза.